В первые дни той страшной для нашей Родины войны несли потери от стремительно наступающих немецких танковых соединений не только наземные войска. Трагическая бойня разворачивалась и в небе. Военно-воздушные силы Западного Особого военного округа в большом количестве были уничтожены 22 июня 1941 года внезапными немецкими налётами. Потери были настолько сокрушительными, что командующий ВВС округа генерал И. И. Копец от отчаяния застрелился...

В личном дневнике «Разные дни войны» Константин Симонов писал в те дни: «30 июня 1941 года, самоотверженно выполняя приказ командования и нанося удар за ударом по немецким переправам у Бобруйска, полк, летавший в бой во главе со своим командиром Головановым, потерял 11 машин».

Сам главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов позже умалчивает о том, что за штурвалом одного из тех самолётов группы 212-го Отдельного дальнебомбардировочного полка сидел он сам. Такой уж он был человек, чего зря выпячивать свой героизм?

Александр Голованов родился в 1904 году, в Нижнем Новгороде, в семье речника. Интересно, что мать будущего маршала авиации была дочерью народовольца Николая Кибальчича, одного из участников покушения на Александра II.

Братья Головановы в Московском кадетском корпусе имени Екатерины II. Шура – сидит второй слева. Толя – во втором ряду третий справа

Мальчиком Саша Голованов поступает в Александровский кадетский корпус, а уже в октябре 1917 года – он в рядах Красной Гвардии. Воевал красногвардеец Голованов на Южном фронте, в качестве разведчика 59-го разведывательного полка, получил ранение в бою и был контужен.

С 1924 года Александр Евгеньевич служит в ОГПУ, сумев подняться до должности начальника отделения. В его служебном активе – участие в аресте довольно известного в белых революционных кругах эсера Бориса Савинкова (долгое время Голованов хранил у себя парабеллум этого террориста, в память о его поимке).

[

size=1]А.Е.Голованов – уполномоченный особого отдела дивизии им. Ф.Э.Дзержинского. 1925 г

Алма-Ата. 1931 г.

Шеф-пилот Аэрофлота. 1940 г.

С начала 30-х годов Голованов был прикомандирован к Наркомату тяжёлой промышленности, в должности ответственного секретаря замнаркома, а лётную карьеру Александр Евгеньевич начал с того, что в 1932 годуон заканчивает авиационную школу ОСОВИАХИМа, после чего вплоть до начала Великой Отечественной войны работает в Аэрофлоте (в должности пилота, позже став командиром отряда). В 1938 году советские газеты писали о Голованове как о лётчике-миллионере: всего за его душой насчитывалось свыше миллиона километров/

Участвовал Александр Голованов и в боях на Халкин-Голе, и в Советско-финской войне.

Страница черновика письма И.В.Сталину с предложением о создании соединения дальних бомбардировщиков

Судьба этого замечательного лётчика меняется в 1941 году, и резкий поворот связан с именем И. В. Сталина. Дело в том, что ещё в январе 1941 года Иосиф Виссарионович получает от Голованова письмо с предложением создания современной мощной дальнебомбардировочной авиации. Предложение Сталиным было одобрено, и с этого момента начинается головокружительная карьера Голованова, которую многие приближённые Верховного Главнокомандующего простить ему не могли до конца жизни.

А.Е.Голованов – командир полка (крайний справа). Смоленск, весна 1941 г

ТБ-3 перед вылетом. В центре – А.Е.Голованов. Смоленск, 1941 г

С февраля 1941 года Александр Голованов - командир 212-го дальнебомбардировочного авиаполка, а с августа 1941 года он становится командиром 81-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии, подчинённой непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. А в феврале 1942 года Сталин назначает Александра Евгеньевича командующим Авиацией дальнего действия (в военной её принято для краткости называть аббревиатурой АДД). Наконец, с декабря 1944 года Голованов - командующий 18-й воздушной армией, собравшей в себе всю дальнебомбардировочную авиацию, и он теперь Главный маршал авиации.

Надо сказать, что корпуса АДД были ударной силой Ставки Верховного Главнокомандования и её самолёты применялись исключительно в интересах стратегически важных фронтов. Говорящий факт, - если в начале войны Голованов командовал всего 350 бомбардировщиками, то ближе к окончанию войны – это уже целая воздушная армада: более 2000 боевых самолётов.

АДД в те годы действительно гремело: ночные налёты на Кенисберг, Данциг, Берлин в 1941-м, 1942-м, неожиданные и ураганные авиаудары по железнодорожным узлам, военным резервам и переднему флангу немецкого противника. А также - перевозка раненых партизан с поля боя, помощь героям Народно-освободительной армии Югославии и многие-многие другие спецоперации. Особняком в истории АДД стоит перевозка самолётом В. М. Молотова на переговоры в Англию и США над территорией воюющей Европы, и далее – через Атлантический океан. Действия лётчиков корпусов Голованова отличали не только личная смелость, но и точность, мастерство при проведении полётов.

Высокую оценку действиям как Голованова, так и его храбрым небесным бойцам давали даже немцы. Серьёзные эксперты в люфтваффе писали вот что: «Значительно то, что никто из пленных лётчиков не мог сказать про него, ничего отрицательного, что совершенно противоположно по отношению ко многим другим генералам ВВС СССР... АДД особенно обязана личности Голованова тем, что она к сегодняшнему дню является предпочтительным видом авиации СССР, имеет больший авторитет, чем другие виды авиации, и стала любимицей русского народа. Необычайно большое количество гвардейских соединений в АДД - высшее выражение этого».

В кабинете в Петровском дворце. 1944 г

Самолет пилотирует Главный маршал авиации А.Е.Голованов

Простые лётчики не просто ценили своего высокопоставленного командира, но и (по словам ветеранов войны) уважали, любили и боготворили его. Стиль Александра Евгеньевича – это собрать весь личный состав полка прямо на лётном поле, усадить людей на траву и тут же, на месте, с офицерами из штаба, решить все наболевшие бытовые вопросы, вопросы присвоения званий, наград. Такое отношение со стороны командования любого солдата подкупит.

Дружеская связь Голованова со Сталиным была причиной различного рода домыслов. Некоторые историки-антисталинисты довольно интересно интерпретировали эти служебно-дружеские отношения: писали о том, что Голованов был личным телохранителем Сталина, пилотом, следователем или даже просто шпионом в армейской военной среде. Так, например, В. Резун-Суворов в книге «День-М» пишет, что Александр Евгеньевич был сталинским «исполнителем тёмных заданий». Резун, не смущаясь и не утруждая подтвердить свои аргументы сколько-нибудь серьезной доказательной базой, приписывает Голованову и то, что он на своем самолёте якобы переправлял в Москву будущих жертв сталинского террора (в их числе и маршала В. К. Блюхера).

Если бы всё это было правдой, сложилась бы так судьба Голованова после войны, как она сложилась? Думается, что вряд ли…

А складывалась его судьба неблагоприятно… Назначенный в 1946-м командующим дальней авиацией СССР, Александр Голованов уже в 1948 был снят со своего поста (и постов, соответствующих его званию, больше уже не получал).

Окончивший в 1950 году с отличием Академию Генштаба Голованов назначен был командующим воздушно-десантным корпусом. Как горько ему это было, чувствовать горечь своего падения, - ведь совсем недавно в его подчинении находились все воздушно-десантные войска СССР…

Окончательное падение произошло после смерти Сталина. И хотя, в отличие от некоторых других крупных военачальников сталинской эпохи ему сравнительно повезло (он не был репрессирован, например, как А. А. Новиков и А. И. Шахурин) жилось ему довольно непросто. Дело доходило до того, что для обеспечения большой семьи, - а у Голованова было ни много, ни мало пятеро детей, ему приходилось заниматься натуральным хозяйством на даче (пенсия была маленькой, на неё родных не прокормишь).

На даче в саду. Одна из последних фотографий

Все свои последние годы жизни Александр Голованов посвятил работе над мемуарами. Не жалея сил, неделя за неделей в Подольске он изучал документы Центрального архива Министерства обороны, чтобы составить полную картину войны, вознесшей его на маршальский пик.

Интересно, что главы из рукописи Александр Евгеньевич показывал Михаилу Шолохову, который жил по соседству с «маршальским» домом на Сивцевом Вражке. Шолохов книгу Голованова высоко оценил, рекомендовал к печати.

Книга при жизни бывшего маршала, увы, так и не вышла. Причиной тому – разногласия Голованова с чиновниками из Главпура (Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота), которые помимо ряда цензурных указаний к материалу рукописи, настойчиво советовали Голованову включить в неё упоминание о Л. И. Брежневе. Что для Александра Евгеньевича было, конечно же, неприемлемым.

Из жизни этот необычный человек ушёл в сентябре 1976 года.

Александр Голованов - известный отечественный военачальник, служивший в советской армии. В годы Второй мировой войны руководил советской авиацией дальнего действия, а также 18-й воздушной армией. После войны был назначен руководить всей СССР. В 1944 году получил звание главного маршала авиации. В истории рабоче-крестьянской Красной армии стал самым молодым маршалом.

Детство и юность будущего летчика

Александр Голованов появился на свет в 1904 году. Он появился на свет на территории Российской империи в крупном городе - Нижнем Новгороде. Его родители были известными жителями города. Мать - оперная певица, а отец - капитан буксирного парохода. 8-летнего Александра Голованова отдали учиться в Александровский кадетский корпус. Так что еще в детстве было решено, что в будущем он станет военным.

В Красную гвардию герой нашей статьи вступил, когда был еще подростком. В октябре 1917 года ему исполнилось всего 13 лет. Правда, по внешним признакам ему давали значительно больше. Он выглядел на все 16, а рост имел под два метра.

После успеха Октябрьской революции выступил за власть Советов. Уже в 1918 году начал сам зарабатывать на жизнь. Александр Голованов в молдые годы пошел работать курьером в контору "Профсохлеб", организованную при комиссариате продовольствия.

Участие в Гражданской войне

Принимал участие в Гражданской войне Александр Голованов. Его определили разведчиком в 59-й стрелковый полк, который выполнял боевые задачи на Южном фронте. В одном из сражений получил контузию.

Демобилизовался только в 1920 году. Уже тогда Голованов Александр решил, что гражданская служба не для него. Поэтому поступил в так называемый ЧОН. Это Части особого назначения. Так на заре СССР назывались коммунистические дружины, которые существовали при различных партийных ячейках. В их обязанности входило нести караульную службу у особо важных объектов, всячески помогать Советской власти в борьбе с контрреволюцией.

Первоначально ряды ЧОН формировались только из членов партии и кандидатов в партию. Однако, к 1920 году, когда в ЧОН вступил Голованов Александр, туда стали принимать активных комсомольцев и даже беспартийных.

При этом то, что известно о герое нашей статьи по официальным документам, несколько расходится с его собственноручно написанной автобиографией. В последней нет упоминания о службе в ЧОН. Александр Голованов, фото которого есть в этой статье, утверждает, что в те годы трудился в управлении снабжения Красной армии и флота на должности курьера.

Следующий этап в его карьере - агент в Центропечати, а затем разнорабочий на сплаве леса на предприятии "Волгосудстрой". Позже он был агентом и электромонтером при пятом Волжском полку ГПУ, который базировался в его родном городе - Нижнем Новгороде.

Служба в ОГПУ

В 1924 году поступил на службу в ОГПУ Голованов Александр Евгеньевич. Биография героя нашей статьи была связана с этим органом на протяжении последующих 9 лет.

Расшифровывалось ОГПУ как "объединенное государственное политическое управление", работавшее при Совете народных комиссаров СССР. Образовано оно было в 1923 году на базе НКВД.

В первые годы ОГПУ руководил Феликс Дзержинский, а с 1926 по 1934 год - Вячеслав Менжинский. Голованов занимался оперативной работой и трудился в особых отделах. Прошел путь от уполномоченного до начальника отделения.

Дважды принимал участие в далеких командировках в Китай. В частности, в провинцию Синьцзян. В самом начале 30-х годов. Незадолго до этого стал членом Всесоюзной коммунистической партии большевиков.

Арест Савинкова

Самой яркой страницей его работы в ОГПУ стало участие в аресте Бориса Савинкова. Это один из лидеров отечественных эсеров, белогвардеец. Террорист и революционер.

После буржуазной Февральской революции 1917 года получил пост комиссара Временного правительства. В августе при наступлении Корнилова на Петроград стал военным губернатором города. Предлагал генералу подчиниться Временному правительству, но в результате признал свою неудачу.

Октябрьскую революцию не поддержал. Участвовал в противостоянии с большевиками, формировал добровольческую армию на Дону, поддерживал Деникина. В итоге эмигрировал из страны, пытался установить связь с националистами, но в конечном счете попал в полную политическую изоляцию.

Несмотря на это, для ликвидации савинковского антисоветского подполья ОГПУ разработало операцию "Синдикат-2". В ней и принимал участие Голованов. В августе 1924 году Савинков тайно прибыл в Советский Союз, завлеченный оперативными работниками.

В Минске состоялся его арест. На суде Савинков признал свое поражение в борьбе с советской властью и крах собственных идеалов. Он был приговорен к расстрелу, вскоре наказание смягчили, заменив на 10 лет лишения свободы.

По официальной версии, в 1925 году он покончил собой, выбросившись из окна пятого этажа. В комнате, куда его привели для допроса, не было решеток на окнах. Существует альтернативная версия, согласной которой он был убит сотрудниками ОГПУ. В частности, ее излагает Александр Солженицын в своем романе "Архипелаг ГУЛАГ".

Голованов - гражданский летчик

В 1931 году Голованова Александра Евгеньевича прикомандировали в нарком тяжелой промышленности, где он был ответственным секретарем. На следующий год он начал активно осваивать гражданской авиации. Окончил школу ОСОАВИАХИМа (аналог современного ДОСААФ).

В 1933 году его взяли на работу в "Аэрофлот". Так началась его воздушная карьера. До самого начала противостояния с немецко-фашистскими захватчиками он летал на гражданских рейсах. Прошел путь от рядового пилота до начальника управления и, наконец, шеф-пилота.

Важной вехой в его карьере стал 1935 год, когда Голованова назначили возглавлять Восточно-Сибирское управление Гражданского воздушного флота. Оно базировалось в Иркутске. Александр Голованов в гражданской авиации построил карьеру.

В 1937 году, во время чисток среди коммунистов, Голованова исключили из партии. Однако ему удалось избежать ареста. Более того, он отправился в Москву, как сам сказал, - "искать правду". И это ему удалось. Столичная комиссия партийного контроля постановила, что его исключение было ошибочным. Правда, в Иркутск он возвращаться уже не стал. Его оставили в Москве на должности летчика. Он хорошо проявил себя в столице. Спустя короткое время Голованов уже считался одним из лучших страны, стал шеф-пилотом эскадрильи особого назначения.

В 1938 году герой нашей статьи установил завидный рекорд. Его общий летный стаж составил один миллион километров. В советских газетах о нем стали писать как о "летчике-миллионере". За это его наградили знаком "Отличник Аэрофлота". Причем все его полеты были безаварийными, что в те времена, когда человек только начинал покорять воздушное пространство, было большим достижением. Он становится поистине популярным в стране человеком. Его фотографию даже публикуют на обложке журнала "Огонек".

В годы Великой Отечественной войны

Опыт участия в боевых действиях Голованов получил еще до того, как немецко-фашистские захватчики напали на Советский Союз. В 1939 году он принимал участие в боях при Халхин-Голе. Это был необъявленный локальный вооруженный конфликт, который продолжался несколько месяцев на территории Монголии. В нем с одной стороны участвовали советские войска и монголы, а с другой - Японская империя.

Конфликт закончился полным разгромом японской дивизии. Причем СССР и Япония по-разному оценивают эти события. Если в отечественной историографии их называют локальным военным конфликтом, то японцы говорят о них как о второй русско-японской войне.

Чуть позже Голованов отправился на фронт Советско-финской войны. Эта война продолжалась чуть менее полугода. Все началось с того, что СССР обвинил Финляндию в артиллерийском обстреле. Таким образом, Советы целиком возложили ответственность за боевые действия на скандинавскую страну. Результатом стало заключение мирного договора, по которому СССР отошло 11 % территории Финляндии. Тогда, кстати, Советский Союз посчитали агрессором и исключили из Лиги Наций.

Приняв участие в обоих этих конфликтах, Голованов встречал Великую Отечественную войну уже опытным военным пилотом. Еще в начале 41-го, до нападения Гитлера, он написал письмо Сталину, в котором обосновывал необходимость специально готовить летчиков для осуществления полетов дальней бомбардировочной авиации. Особенно, в неблагоприятную погоду, к тому же и на запредельной высоте.

В феврале состоялась его личная встреча с генералиссимусом, по результатам которой он был назначен командиром отдельного полка дальнебомбардировочной авиации. В августе он уже получил пост командира авиационной дивизии дальнего действия. А в октябре очередное звание было предоставлено. Генерал-майора авиации получил Александр Голованов. Великая Отчественная война позволила ему проявить себя на воздушных фронтах. Накануне нового 1942 года он стал руководить авиационной дивизией дальнего действия при ставке верховного главнокомандующего.

Маршал авиации

В 1942 году герой нашей статьи стал руководить авиацией дальнего действия. В мае было присвоено звание генерал-лейтенанта. С тех пор и до самого конца войны был главным во всей советской дальней авиации. При этом пользовался симпатией, уважением и доверием со стороны главнокомандующего Сталина. Так что получение очередных воинских званий не заставило себя долго ждать.

С марта 1943 - генерал-полковник. А 3 августа Александр Голованов - маршал авиации. В ходе войны был назначен командующим 18-й воздушной армией, в ней непосредственно была сконцентрирована вся дальнебомбардировочная авиация страны на тот момент. Несмотря на высокие звания, Голованов сам регулярно участвовал в боевых вылетах. В частности, отправлялся в дальние бомбардировочные рейды в самом начале войны. Когда летом 1941 года, в течение одного месяца, советские летчики совершили серию авиабомбардировок Берлина.

Этому предшествовали массированные бомбардировки Москвы, которые начались практически сразу после начала войны. В то время Геббельс даже успел заявить, что советская авиация полностью разгромлена, а на Берлин никогда не упадет ни одной бомбы. Голованов блестяще опроверг это смелое заявление.

Первый вылет на Берлин был осуществлен 7 августа. летели на высоте 7 тысяч метров. Летчикам приходилось не снимать кислородные маски, а выход в радиоэфир был запрещен. При полете над немецкой территорией советские бомбардировщики были неоднократно обнаружены, но немцы настолько не могли себе представить возможность нападения, что были уверенны, что это их самолеты. Над Штеттином для них даже включили прожекторы, приняв за заблудившиеся самолеты люфтваффе. В итоге целых пять самолетов смогли сбросить бомбы на хорошо освещенный Берлин и без потерь вернулись на базу.

Голованов был назначен командующим этими вылетами после второй попытки, которая состоялась 10 августа. Она уже не была такой успешной. Из 10 машин сбросить бомбы на Берлин смогли только 6, а вернулись лишь две. После этого героя Советского Союза Водопьянова убрали с поста командира дивизии, а его место занял Голованов.

Герой нашей статьи сам неоднократно летал над вражеской столицей. Немецкая разведка на тот момент отмечала, что он в числе немногих имеет уникальное право на личный доступ к Сталину. Последний обращается к нему исключительно по имени в знак особого доверия.

С событиями тех лет связан и полет Сталина на Тегеранскую конференцию, который лично организовывал Голованов. В путь отправились на двух самолетах. За рулем второго, прикрывающего, был Голованов. А Сталина, Ворошилова и Молотова доверили везти генерал-лейтенанту авиации Виктору Грачеву.

В 1944 году самочувствие Голованова серьезно пошатнулось. Его стали беспокоить спазмы, перебои в работе сердца, остановки дыхания. По мнению врачей, причиной этого стало регулярное недосыпание, которое фактически привело к разрушению центральной нервной системы. При этом стоит отметить, что за годы войны с фашистской Германией Голованов поставил рекорд для советских вооруженных сил, дослужившись от звания подполковника до главного маршала авиации.

Судьба после войны

После войны, в 1946 году, Голованов был назначен командующем дальней авиацией Советского Союза. Однако уже через два года снят с поста. По мнению большинства, причиной стало состояние здоровья, которое сильно пошатнулось после войны.

Голованов окончил академию Генерального штаба. Но и после этого не смог вернуться в войска. Не было назначения. Ничего не стесняющийся Александр Евгеньевич снова обратился с письмом к Сталину. И уже в 1952 году командовал одним из воздушно-десантных корпусов. Это было очень странное решение. Еще никогда в корпусом не командовал маршал рода войск. Для него это было слишком мелко. Голованова даже просили в связи с этим написать прошение о понижении звания до генерал-полковника, но он отказался.

В 1953 году, после кончины Иосифа Сталина, героя нашей статьи окончательно отправили в запас. Через 5 лет он обосновался на посту заместителя начальника в научно-исследовательском институте гражданской авиации по летной службе. Вышел на пенсию в 1966-м.

Книга воспоминаний

Выйдя на пенсию, герой нашей статьи проявил себя в качестве писателя-мемуариста. Целую книгу воспоминаний написал Голованов Александр. "Дальняя бомбардировочная" - так она называется. Во многом эта биография посвящена личным встречам и общению со Сталиным. Из-за этого при жизни автора выходила со значительными купюрами. Издание без цензуры читатели смогли увидеть только в конце 80-х годов.

В 2007 году состоялось последнее на данный момент издание этих мемуаров Александра Голованова. Библиография автора, кстати, насчитывает всего одну книгу. Но из-за этого она не становится менее ценной.

Сам Голованов умер в 1974 году. Ему был 71 год. Похороны прошли на Новодевичьем кладбище.

Личная жизнь

Александр Голованов, семья которого всегда поддерживала, женился в молодости на дочери Ее звали Тамара Васильевна. Она была родом из Вологодской губернии. Пережила мужа больше чем на 20 лет. Ее не стало только в 1996 году.

У них родились пятеро детей. Четыре дочери - Светлана, Тамара, Вероника и Ольга, и один сын - Святослав. Он был самым младшим.

Алекса́ндр Евге́ньевич Голова́нов (7 августа , Нижний Новгород , Российская империя - 22 сентября , Москва , СССР) - советский военачальник . Командующий Авиацией дальнего действия СССР (1942-1944), командующий 18-й воздушной армией (1944-1946), командующий Дальней авиацией СССР (1946-1948).

Биография

Молодые годы и служба в ОГПУ

Родился в семье капитана буксирного парохода и дочери казнённого народовольца Николая Кибальчича . В восьмилетнем возрасте его отдали в Александровский кадетский корпус .

В гражданской авиации

Великая Отечественная война

• Жена - Тамара Васильевна,была дочерью купца 1-ой гильдии из Вологодской губернии .Умерла в 1996 году.
  • Дети - дочь Светлана (род. ), дочь Тамара (род. ), дочь Вероника (род. ), дочь Ольга (род. ), сын Святослав (род. ).

Награды

Библиография

Голованов А. Е. . - М .: Центрополиграф, 2007. - (Без купюр). - ISBN 978-5-9524-3033-4 .

Память

Напишите отзыв о статье "Голованов, Александр Евгеньевич"

Литература

Ссылки

• на сайте
• альманах «Лебедь»

Примечания

Маршалы артиллерии 1 Ныне живущий. 2 Впоследствии получил звание Главного маршала артиллерии. 3 Лишён звания в 1952 году, восстановлен в 1953. 4 Разжалован до звания генерал-майор артиллерии в 1963 году. 5 Главный маршал артиллерии, ранее имел звание генерала армии. Маршалы авиации 1 Ныне живущий. 2 Впоследствии получил звание Главного маршала авиации. 3 Лишён звания и расстрелян в 1950 году, реабилитирован и восстановлен в звании Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1965. 4 Лишён звания в 1946 году, восстановлен в 1953. 5 Последний носитель звания Главный маршал из всех родов войск. Маршалы бронетанковых войск Маршалы инженерных войск Маршалы войск связи

Руководство Члены Членами коллегии ТГУ Организации

Отрывок, характеризующий Голованов, Александр Евгеньевич

Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.

В первые дни той страшной для нашей Родины войны несли потери от стремительно наступающих немецких танковых соединений не только наземные войска. Трагическая бойня разворачивалась и в небе. Военно-воздушные силы Западного Особого военного округа в большом количестве были уничтожены 22 июня 1941 года внезапными немецкими налётами. Потери были настолько сокрушительными, что командующий ВВС округа генерал И. И. Копец от отчаяния застрелился...

В личном дневнике «Разные дни войны» Константин Симонов писал в те дни: «30 июня 1941 года, самоотверженно выполняя приказ командования и нанося удар за ударом по немецким переправам у Бобруйска, полк, летавший в бой во главе со своим командиром Головановым, потерял 11 машин».

Сам главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов позже умалчивает о том, что за штурвалом одного из тех самолётов группы 212-го Отдельного дальнебомбардировочного полка сидел он сам. Такой уж он был человек, чего зря выпячивать свой героизм?

Александр Голованов родился в 1904 году, в Нижнем Новгороде, в семье речника. Интересно, что мать будущего маршала авиации была дочерью народовольца Николая Кибальчича, одного из участников покушения на Александра II.

Братья Головановы в Московском кадетском корпусе имени Екатерины II. Шура – сидит второй слева. Толя – во втором ряду третий справа

Мальчиком Саша Голованов поступает в Александровский кадетский корпус, а уже в октябре 1917 года – он в рядах Красной Гвардии. Воевал красногвардеец Голованов на Южном фронте, в качестве разведчика 59-го разведывательного полка, получил ранение в бою и был контужен.

С 1924 года Александр Евгеньевич служит в ОГПУ, сумев подняться до должности начальника отделения. В его служебном активе – участие в аресте довольно известного в белых революционных кругах эсера Бориса Савинкова (долгое время Голованов хранил у себя парабеллум этого террориста, в память о его поимке).

[

size=1]А.Е.Голованов – уполномоченный особого отдела дивизии им. Ф.Э.Дзержинского. 1925 г

Алма-Ата. 1931 г.

Шеф-пилот Аэрофлота. 1940 г.

С начала 30-х годов Голованов был прикомандирован к Наркомату тяжёлой промышленности, в должности ответственного секретаря замнаркома, а лётную карьеру Александр Евгеньевич начал с того, что в 1932 годуон заканчивает авиационную школу ОСОВИАХИМа, после чего вплоть до начала Великой Отечественной войны работает в Аэрофлоте (в должности пилота, позже став командиром отряда). В 1938 году советские газеты писали о Голованове как о лётчике-миллионере: всего за его душой насчитывалось свыше миллиона километров/

Участвовал Александр Голованов и в боях на Халкин-Голе, и в Советско-финской войне.

Страница черновика письма И.В.Сталину с предложением о создании соединения дальних бомбардировщиков

Судьба этого замечательного лётчика меняется в 1941 году, и резкий поворот связан с именем И. В. Сталина. Дело в том, что ещё в январе 1941 года Иосиф Виссарионович получает от Голованова письмо с предложением создания современной мощной дальнебомбардировочной авиации. Предложение Сталиным было одобрено, и с этого момента начинается головокружительная карьера Голованова, которую многие приближённые Верховного Главнокомандующего простить ему не могли до конца жизни.

А.Е.Голованов – командир полка (крайний справа). Смоленск, весна 1941 г

ТБ-3 перед вылетом. В центре – А.Е.Голованов. Смоленск, 1941 г

С февраля 1941 года Александр Голованов - командир 212-го дальнебомбардировочного авиаполка, а с августа 1941 года он становится командиром 81-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии, подчинённой непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. А в феврале 1942 года Сталин назначает Александра Евгеньевича командующим Авиацией дальнего действия (в военной её принято для краткости называть аббревиатурой АДД). Наконец, с декабря 1944 года Голованов - командующий 18-й воздушной армией, собравшей в себе всю дальнебомбардировочную авиацию, и он теперь Главный маршал авиации.

Надо сказать, что корпуса АДД были ударной силой Ставки Верховного Главнокомандования и её самолёты применялись исключительно в интересах стратегически важных фронтов. Говорящий факт, - если в начале войны Голованов командовал всего 350 бомбардировщиками, то ближе к окончанию войны – это уже целая воздушная армада: более 2000 боевых самолётов.

АДД в те годы действительно гремело: ночные налёты на Кенисберг, Данциг, Берлин в 1941-м, 1942-м, неожиданные и ураганные авиаудары по железнодорожным узлам, военным резервам и переднему флангу немецкого противника. А также - перевозка раненых партизан с поля боя, помощь героям Народно-освободительной армии Югославии и многие-многие другие спецоперации. Особняком в истории АДД стоит перевозка самолётом В. М. Молотова на переговоры в Англию и США над территорией воюющей Европы, и далее – через Атлантический океан. Действия лётчиков корпусов Голованова отличали не только личная смелость, но и точность, мастерство при проведении полётов.

Высокую оценку действиям как Голованова, так и его храбрым небесным бойцам давали даже немцы. Серьёзные эксперты в люфтваффе писали вот что: «Значительно то, что никто из пленных лётчиков не мог сказать про него, ничего отрицательного, что совершенно противоположно по отношению ко многим другим генералам ВВС СССР... АДД особенно обязана личности Голованова тем, что она к сегодняшнему дню является предпочтительным видом авиации СССР, имеет больший авторитет, чем другие виды авиации, и стала любимицей русского народа. Необычайно большое количество гвардейских соединений в АДД - высшее выражение этого».

В кабинете в Петровском дворце. 1944 г

Самолет пилотирует Главный маршал авиации А.Е.Голованов

Простые лётчики не просто ценили своего высокопоставленного командира, но и (по словам ветеранов войны) уважали, любили и боготворили его. Стиль Александра Евгеньевича – это собрать весь личный состав полка прямо на лётном поле, усадить людей на траву и тут же, на месте, с офицерами из штаба, решить все наболевшие бытовые вопросы, вопросы присвоения званий, наград. Такое отношение со стороны командования любого солдата подкупит.

Дружеская связь Голованова со Сталиным была причиной различного рода домыслов. Некоторые историки-антисталинисты довольно интересно интерпретировали эти служебно-дружеские отношения: писали о том, что Голованов был личным телохранителем Сталина, пилотом, следователем или даже просто шпионом в армейской военной среде. Так, например, В. Резун-Суворов в книге «День-М» пишет, что Александр Евгеньевич был сталинским «исполнителем тёмных заданий». Резун, не смущаясь и не утруждая подтвердить свои аргументы сколько-нибудь серьезной доказательной базой, приписывает Голованову и то, что он на своем самолёте якобы переправлял в Москву будущих жертв сталинского террора (в их числе и маршала В. К. Блюхера).

Если бы всё это было правдой, сложилась бы так судьба Голованова после войны, как она сложилась? Думается, что вряд ли…

А складывалась его судьба неблагоприятно… Назначенный в 1946-м командующим дальней авиацией СССР, Александр Голованов уже в 1948 был снят со своего поста (и постов, соответствующих его званию, больше уже не получал).

Окончивший в 1950 году с отличием Академию Генштаба Голованов назначен был командующим воздушно-десантным корпусом. Как горько ему это было, чувствовать горечь своего падения, - ведь совсем недавно в его подчинении находились все воздушно-десантные войска СССР…

Окончательное падение произошло после смерти Сталина. И хотя, в отличие от некоторых других крупных военачальников сталинской эпохи ему сравнительно повезло (он не был репрессирован, например, как А. А. Новиков и А. И. Шахурин) жилось ему довольно непросто. Дело доходило до того, что для обеспечения большой семьи, - а у Голованова было ни много, ни мало пятеро детей, ему приходилось заниматься натуральным хозяйством на даче (пенсия была маленькой, на неё родных не прокормишь).

На даче в саду. Одна из последних фотографий

Все свои последние годы жизни Александр Голованов посвятил работе над мемуарами. Не жалея сил, неделя за неделей в Подольске он изучал документы Центрального архива Министерства обороны, чтобы составить полную картину войны, вознесшей его на маршальский пик.

Интересно, что главы из рукописи Александр Евгеньевич показывал Михаилу Шолохову, который жил по соседству с «маршальским» домом на Сивцевом Вражке. Шолохов книгу Голованова высоко оценил, рекомендовал к печати.

Книга при жизни бывшего маршала, увы, так и не вышла. Причиной тому – разногласия Голованова с чиновниками из Главпура (Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота), которые помимо ряда цензурных указаний к материалу рукописи, настойчиво советовали Голованову включить в неё упоминание о Л. И. Брежневе. Что для Александра Евгеньевича было, конечно же, неприемлемым.

Из жизни этот необычный человек ушёл в сентябре 1976 года.

Привожу поразивший меня отрывок из книги Феликса Чуева "Несписочный маршал" о Главкоме дальней авиации Голованове, который воевал в ВОВ под непосредственным руководством Сталина. Известно, что Голованов чрезвычайно высоко оценивал Сталина как государственного и военного деятеля. Ему, например. принадлежат следующие слова, взятые из его мемуаров: "...Его военный талант несравним ни с кем не только из наших военных деятелей, но и с любым военным или государственным деятелем капиталистических стран, в том числе и военных деятелей фашистской Германии.".

Интересно, что примерно тоже самое о Сталине сказал и Черчилль. При всем при этом, Голованов не был ослеплен величием самого Сталина и всего, что касалось вождя. Обратите внимание хотя бы на то, как Голованов проводит резкую контрастную черту между величием отца и убогой неприятной фигурой его сына - Василия Сталина.

Работа Чуева просто кишит интереснейшими фактами и подробностями о жизни и деятельности Верховного Главнокомандующего, приведшего нашу страну к победе в страшной войне.

Сосипатр Изрыгайлов

Несписочный маршал

…Странное дело - человека нет уже почти 20 лет, а не прошло, наверное и дня, чтобы я не вспомнил о нем и не услышал его слова:

Я тебе скажу следующее дело…

Знавал я многих крупных военных, даже с некоторыми самыми прославленными довелось не раз беседовать, и все-таки -Какой был маршал - Маршал Голованов?

Были у меня такие стихи...

Я познакомился с ним в 1968 году в Научно-исследовательском институте гражданской авиации, где работал инженером по летным испытаниям, а Главный маршал авиации (кстати, получивший это звание в 40 лет, самый молодой в мире!) заканчивал свою карьеру и должности заместителя начальника института по летной части, а практически — летал вторым пилотом на опытных самолетах. Такое только в России...

Его рано уволили на пенсию, после смерти Сталина. Просил работу, ответили: «Для ваших погонов у нас и должности нет!» И тогда он пошел летать в НИИ.

Его дедом по матери был Николай Кибальчич, да, да, тот самый молодой человек, но уже с траурной каймой бороды, тот самый революционер-народоволец, что готовил покушение на царя и был за это царем повешен. Тот самый, что перед самой казнью отправил из тюрьмы на высочайшее имя пакет с чертежами первого в мире космического летательного аппарата...

Вот такое родство...

А в октябре 1917 года 13-летний Голованов вступил в Красную гвардию — благо вымахал ростом под два метра и выглядел на все 16... Воевал на Южном фронте, работал в контрразведке. Принимал участие в аресте Бориса Савинкова, и пистолет знатного эсера хранился в столе у будущего маршала. В 21 год он носил четыре шпалы на петлицах — полковник по более поздним понятиям. Но, как спустя годы напишет о нем в своем досье Гитлеру немецкая разведка, «он сменил свою работу в партийных органах на профессию простого летчика, где также успешно проявил себя».

Он стал гражданским летчиком, быстро вырос до начальника Восточно-Сибирского управления Гражданского воздушного флота.

И—1937 год

Исключен из партии в Иркутске, чудом избежал ареста: друзья-чекисты предупредили, чтоб срочно уезжал в Москву, за правдой. В Москве с трудом устроился вторым пилотом. И добился правды: Комиссия партийного контроля выяснила, что исключен он ошибочно, более того, обнаружили документы о представлении его к ордену Ленина за работу в Сибири. Ему вновь предложили руководящую должность, уже в Москве, но он отказался и продолжал летать пилотом. Очень хорошим пилотом.

Когда я смотрел на него, видел в нем летчика «громовского плана». Дело в том, что я давно уже всех хороших летчиков делю на два типа: громовский и чкаловский. Так вот, Голованов, мне кажется, относился к громовскому складу характера в авиации. Хотя, конечно же, и у Громова, и у Чкалова было много общего: беспредельная любовь к своему делу, стремление быть первым. Оба мечтали облететь земной шар. Чкалову помешала внезапная, нелепая гибель, Громову — война.

Таким же был Голованов. Тоже мечтал о полете вокруг шарика. В 1938 году газеты писали о нем как о летчике-миллионере, то есть налетавшем миллион километров. Дальше — Халхин-Гол, финская кампания. Голованов летает, применяя передовое в самолетовождении — радионавигацию, точно выводит самолет на цель, выполняет с экипажем задание и возвращается на базу. Немногие тогда так летали.

Новый 1941 год шеф-пилот Аэрофлота Голованов встречал в Москве, в клубе летчиков, где теперь гостиница «Советская». Голованов сидел за столом с генеральным инспектором ВВС Яковом Владимировичем Смушкевичем. Смушкевич завел разговор о том, что наши летчики слабо подготовлены к полетам в плохую погоду, вне видимости земли, что показала Испания и особенно Финляндия. Летать по радио они не умеют, и у нас не придается должного значения этому делу.

— И вы должны об этом написать письмо товарищу Сталину, — сказал Смушкевич Голованову.

Много лет спустя мы вдвоем с Головановым читали это письмо.

«Товарищ Сталин! Европейская война показывает, какую огромную роль играет авиация при умелом, конечно, ее использовании. Англичане безошибочно летают на Берлин, Кельн и другие места, точно приходя к намеченным целям, независимо от состояния погоды и времени суток. Совершенно ясно, что кадры этой авиации хорошо подготовлены и натренированы...

Имея некоторый опыт и навыки в этих вопросах, я мог бы взяться за организацию и организовать соединение в 100—150 самолетов, которое отвечало бы последним требованиям, предъявляемым авиации, и которое летало бы не хуже англичан или немцев и являлось бы базой для ВВС в смысле кадров и дальнейшего увеличения количества соединений.

Дело это серьезное и ответственное, но, продумав все как следует, я пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ Сталин, обратиться к вам. Летчик Голованов».

С облегчением, что выполнил указание начальства, отправил письмо, однако не надеясь на то, что оно попадет к столь высокому адресату, а если и попадет, то станет ли Сталин читать письмо простого летчика1? Вскоре его очередной полет в Алма-Ату был прерван, срочно вызвали в Москву.

— Несколько раз звонил какой-то Маленков, - сказала жена

Вскоре снова позвонили, прислали машину, и Голованов оказался в кабинете секретаря ЦК Г. М. Маленкова, который после короткого разговора снова предложил сесть в машину. Не прошло и пяти минут, и они вошли в небольшой подъезд, поднялись на второй этаж. По кабинету от дальнего стола навстречу шел человек, знакомый всему миру по портретам.

— Здравствуйте,— сказал Сталин.— Мы видим, что вы действительно настоящий летчик, раз прилетели в такую погоду. Мы вот здесь,— он обвел присутствующих рукой,— ознакомились с вашей запиской, навели о вас справки, что вы за человек Предложение ваше считаем заслуживающим внимания, а вас считаем подходящим человеком для его выполнения.

Как во сне. Все снова, с нуля, началось для Голованова. Верней, не с нуля. С полка. Сталин присвоил Голованову звание подполковника. За три года он вырос до Главного маршала авиации. Небывало!

— Как к вам относился Сталин? — спросил я его

— Как я к тебе,— коротко ответил Александр Евгеньевич

В Подольском военном архиве мы вместе будем читать разработку немецкой разведки:

«Голованов, в числе немногих, имеет право на свободный доступ к Сталину, который называет его по имени в знак своего особого доверия».

— А ведь правда, называл,— улыбается Голова нов, снимая очки.— Откуда они все это узнали? Я тебе скажу следующее дело: я его ни разу не подвел, ни разу не обманул. А среди командующих такие были, и Сталин имел при себе средство против них: записную книжку — «колдуна», как он говорил, которую доставал из глубочайшего кармана брюк. В нее он записывал наиболее важные цифровые данные.

«Средство против брехунов типа Еременко и Жигарева»,— говорил Сталин.

В одну из самых первых наших встреч я напрямик сказал Голованову:

— Александр Евгеньевич! Немецкие полководцы написали горы фолиантов о том, как вы их разбили, а вы, наши маршалы Победы, ничего не рассказали.

Еще не было мемуаров Жукова, Рокоссовского, Конева...

— Да я не умею.

— Поможем.

— Не напечатают.

В этом была большая доля истины, хотя поначалу повезло: несколько исписанных маршалом ученических тетрадок я показал В. А. Кочетову, возглавлявшему журнал «Октябрь», и в июле 1969-го в журнале появились первые главы «Дальней бомбардировочной...» Голованова. Но тут-то и началось!

Своими прямыми, откровенными воспоминаниями Голованов как бы разворошил былое. Каждая новая публикация давалась с великим трудом и автору, и редактору журнала. Было, конечно, немало сторонников и союзников. Однако было много и высоких недругов, некоторые из них ныне стали «перестройщиками». Мемуары Голованова появлялись в «Октябре» с большими перерывами еще четыре раза, последний отрывок — в июле 1972 года. Были они набраны отдельной книгой в издательстве «Советская Россия», но по чьему-то злому умыслу ее рассыпали.

Я помогал маршалу, редактировал рукопись, добывал нужные материалы, но все — впустую. Неугоден-с. Книга вышла в Воениздате лишь в 1997 году, весьма сокращенная, мизерным тиражом.

— Я особенно им неудобен,— говорил Голованов,— потому что сам пострадал в 1937-м, мужа сестры моей расстреляли. Но я, работая со Сталиным, видел, какой это человек.

В последнюю нашу встречу с Головановым, когда ему оставались считанные дни, он лежал на даче, сломленный страшным недугом:

— Даже руки тебе не могу пожать. Давай попрощаемся с тобой по-испански: «Салют! Салют!» — Он с трудом поднял сжатую в кулак руку. Очень переживал, что не издана книга: — Какая-то букашка правит идеологией... Но придут люди из нашей России, Советской России, все напечатают!

Я понимал, что это будет не скоро, и все годы, как и при общении с Молотовым, вел подробнейший дневник, записывая каждую встречу. Сколько мне понарассказывал маршал Голованов!

Я всегда вижу его перед собой. Вот он сидит за столом в белой рубашке, крутит в руках расческу и, покашливая, начинает:

—Я тебе должен сказать следующее дело... Когда противен мир и не хочется жить, когда из года в год, изо дня в день над тобой измываются, оскорбляют и унижают животные разных уровней развития и общественного положения, думаешь: “Боже мой! Того мы все и стоим!” И не жаль становится ни прошлых жертв, ни будущих, и сам готов чуть ли не стрелять в любое омерзительное существо, у которого вместо бирки на шее почему-то имеется в кармане документ, удостоверяющий личность и гражданство, - вот тогда, чтобы остановить себя и не уподобляться стоящей перед тобой твари в человеческой одежде, я вспоминаю таких, как Александр Евгеньевич Голованов. И горжусь своей Родиной. Своим народом.

Награды

Приехали с братом на дачу к Голованову в Икшу Брат мой говорит, что у них в интернате ребята болтают, будто Сталин сам себе присвоил звание генералиссимуса.

— Я тебе должен сказать по этому поводу следующее,— начал Александр Евгеньевич. — У Сталина было очень немного наград, и каждый орден он получал только после согласия всех командующих. Никогда никаких орденов Сталин не носил. Это его только рисовали так. Исключение— звездочка Героя Социалистического Труда. Но тут была особая причина. Проснувшись в день своего рождения, он увидел эту звездочку, которую раньше никогда не носил, на своем свежевыглаженном кителе. Это дочь Светлана приколола. А у восточных людей есть обычай: если что-то сделала женщина, так должно и быть. С тех пор он и носил эту единственную звездочку до последних дней жизни.

Поздней осенью 1943 года в штаб к Голованову приехал генерал-полковник Е. И. Смирнов и привез обращение командующих в Президиум Верховного Совета с просьбой о награждении И.В. Сталина орденом Суворова. В обращении перечислялись его заслуги н войне против фашистских захватчиков.

— А почему я, подчиненный непосредственно Сталину, должен подписывать представление на своего руководителя? — спросил Голованов.

— Дело в том, что товарищ Сталин вообще отказался принимать эту награду и только по ходатайству командующих согласился,— ответил Ефим Иванович.

— Но здесь еще нет подписей. Мне как-то неудобно первым подписывать...

— Решили начать с тебя.

«Я подписал представление от чистого сердца,— вспоминал Голованов,— а в начале ноября 1943 года был опубликован Указ о награждении И.В. Сталина: «За правильное руководство операциями Красной Армии в Отечественной войне против немецких захватчиков и достигнутые успехи...» Я более чем уверен, что лаконичность и скупость формулировки Указа говорит о том, что его редакция не прошла мимо Сталина. Его награждали очень редко, и думаю, что его авторитет Мог бы значительно уменьшиться, допусти он слабость В этом вопросе.

Когда я приносил папку с награждениями, повышениями, Сталин расписывался на ней сверху, не глядя, только спрашивал: «Проверил? Все проверил?» И не дай бог, если б я ошибся!

Иногда Сталин вносил свои поправки, добавления. Летчика В. В. Пономаренко я неоднократно представлял к званию Героя, и, когда приносил очередную папку, Сталин спрашивал: «А Пономаренко здесь есть?» «Есть». Тогда Сталин развязывал тесемки папки, вычеркивал Пономаренко и против его фамилии писал: «Орден Ленина». Понижал награду на ранг. Дело в том, что Пономаренко после выполнения боевого задания садился в сложных условиях и на летном поле побил несколько самолетов. Его хотели судить, но я заступился. Однако Сталин помнил этот случай... Надо сказать, после войны Сталин прекратил все повышения генеральских званий, исключая случаи особых заслуг.

Когда мы прибыли из Сталинграда, были учреждены новые ордена — Суворова и Кутузова. Сталину принесли образцы. Он взял орден Суворова первой степени, сказал: «Вот кому он пойдет!» — и приколол мне на грудь. Вскоре вышел Указ...»

Этим главным полководческим орденом Голованов был награжден трижды. Мало у кого из наших полководцев было три ордена Суворова I степени. Даже у Жукова, по-моему, два. Во всяком случае, сами маршалы, с которыми мне приходилось общаться, придавали этому большое значение. Помню, умер один из полководцев, мы с Головановым читали некролог, и Александр Евгеньевич сказал: «А посмотри, сколько у него орденов Суворова?»

Маршальская звезда

Александр Евгеньевич показал мне свою Маршальскую Звезду — достал из ящика письменного стола? Как и большинство людей, я никогда раньше не дерг жал ее в руках. Она из золота и платины, чуть больше Звезды Героя СССР, в центре — большой бриллиант» в каждом из пяти лучей — мелкие.

— Ты знаешь, ее можно в комиссионку сдать,— сказал Голованов, — и за нее дадут 5 тысяч рублей.

Александр Евгеньевич ошибся. В 1977 году я выступал на ювелирной фабрике и узнал, что Маршальская Звезда— ее там изготовляют— стоит от 12,5 до 46 тысяч рублей, в зависимости от того, какие бриллианты.

В Краснознаменном зале Центрального Дома Советской Армии, где прощались с маршалом Головановым, я прикалывал его Маршальскую Звезду к алой подушечке. Рядом стоял солдат, которому внушал офицер:

— Смотри за ней в оба! И еще орден Сухэ-Батора, вот тот, большой, могут спереть!

Любил русских...

— Сталин очень любил русских,— рассказывал Голованов. — Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он все ему прощал — в его понимании русский человек должен быть таким, как Чкалов.

Сталин жалел, что не родился русским, говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин.

Сталин сам не представлял масштабов своего влияния. Если бы он знал, что скажет— и человек разорвется, а сделает, он бы много еще хорошего сделал. Но в нем жила трагедия, что он не русский.

Он подчеркивал, что во время войны у нас было выбито 30 миллионов человек, из них — 20 миллионов русских. А Сахаров и прочие написали письмо Брежневу: чтобы поправить экономическое положение страны, нужно упразднить нации— пусть, дескать, как в Америке будет...

А ведь пройдет каких-нибудь 50 лет, и люди удивятся, как это были какие-то споры о Сталине, когда очевидно, что он великий человек! Да, сейчас у нас преобладает центризм — боятся загибов в ту и другую стороны, что на руку левакам, и они сейчас торжествуют. Почему на Западе так боятся воскрешения имени Сталина? Почему так приемлем был для них Хрущев? Да потому, что они боятся своего конца! А Сталин к этому дело вел.

— Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого тоже не миновал 1937 год!

«37-й год мне понятен»

— 37-й год мне понятен, — говорил Голованов.— Были такие, как Хрущев, Мехлис — самые кровавые, а потом пошло массовое писание друг на друга, врагомания, шпиономания, еще черт знает что! Великая заслуга Сталина, я считаю, в том, что он все-таки понял и сумел остановить это дело.

То, что взяли Тухачевского и прочих, видимо, было правильно, начало было правильным. Но зачем забирали простых людей по всей стране? Решили избавиться от подлинных врагов, но потом стали писать друг на друга. Я знаю одного человека. Спрашиваю: «Писал?»— «Писал».— «Почему?»— «Боялся». А ведь никто не заставлял.

Тухачевский через несколько часов на всех написал. Ворошилов возмущался: «Что это за человек?» А Рокоссовский, как его ни истязали, никого не выдал. Надо тебе, Феликс, написать о нашей дружбе с Рокоссовским. Из общевойсковых полководцев он был самый любимый у Сталина...

Из прокуренной редакции журнала «Октябрь» мы выходим с Александром Евгеньевичем на улицу «Правды», в морозный день, в снежок, идем пешком до Белорусского, спускаемся в метро и расстаемся на «Площади Революции». Я говорю, что иду в ГУМ покупать лыжи — сегодня сломал лыжу на крутом, градусов 85, склоне, где никто не катается.

— Видимо, там угол выхода неподходящий, — сказал Александр Евгеньевич.

До встречи со Сталиным

— Сталин был человеком не робкого десятка,— рассказывал Голованов.— Когда я работал у Орджоникидзе, мне довелось присутствовать на испытаниях динамореактивного оружия, созданного Курчевским, предшественником создателей знаменитой «катюши». У Курчевского была пушка, которая могла стрелять с плеча. На испытания приехали члены Политбюро во главе со Сталиным. Первый выстрел был неудачным: снаряд, как бумеранг, полетел на руководство. Все успели упасть на землю. Комиссия потребовала прекратить испытания. Сталин встал, отряхнулся и сказал:

— Давайте еще попробуем!

Второй выстрел был более удачным. Со Сталиным я тогда еще не общался. До встречи со Сталиным,— продолжает Голованов,— я представлял его деспотом, кровавым тираном. И что же? Разговариваю с ним день, другой, месяц за месяцем, год за годом... Конечно, было у него мнение, что теперь наши враги не станут работать по мелочам, а постараются заслать своих агентов повыше, проникнуть в Кремль...

«Ещё бы! Конечно испытаем!»

Отставал Красноярский танковый завод. Решили назначить нового директора. Нарком предложил своего заместителя

— А сколько он получает? — спросил Сталин.

— Семь тысяч рублей

— А директор завода?

— Три тысячи рублей

— А он согласен туда поехать?

— Он коммунист, товарищ Сталин

— Мы все не эсеры,— ответил Сталин. Вызвали этого товарища.

— Есть мнение,— сказал Сталин,— назначить вас директором завода. Вы согласны?

— Если надо, поеду.

Сталин спросил у него о семье, детях.

— Давайте сделаем так: мы сохраним здесь для семьи вашу зарплату, а вы там, как директор, будете получать свои три тысячи. Согласны?

И человек с радостью поехал в Красноярск.

— Я тебе скажу следующее дело,— продолжает Голованов,— как-то Сталин приехал к летчикам-испытателям и стал выяснять, сколько потребуется времени для испытания одного весьма актуального самолета.

— Три месяца,— ответили ему.

— А за месяц нельзя испытать?

— Никак, товарищ Сталин.

— Сколько получит летчик за испытания?

— Двадцать тысяч рублей.

— А если заплатить сто тысяч, за месяц испытаете?

— Еще бы! Конечно испытаем!

— Будем платить сто тысяч, — сказал Сталин.

Кто из немецких полководцев?

— Кто из немецких полководцев во вторую мировую войну был наиболее силен? Манштейн? — спрашиваю.

— Фон Бок,— отвечает Александр Евгеньевич.— Его товарищ по академии попал в плен под Сталинградом и обратился с письмом к Боку, предлагая ему сдаться. Но как передать это личное письмо? Немец сказал, что, стоит только любому человеку на передовой показать, что у него есть письмо, адресованное фон Боку, — сразу пропустят. Такой авторитет. Наши послали офицера, одетого в немецкую форму. Тот пришел в штаб Бока, передал письмо и два часа дожидался ответа. Ответ, конечно, был отрицательным, но нашему офицеру выписали пропуск, и он благополучно прибыл к своим. Ну, правда, страху натерпелся, но никто его не тронул...

Это тот самый генерал-фельдмаршал фон Бок, который еще в августе 1941-го, когда немцы на всех парах перли к Москве, сказал Гитлеру, что войну Германия проиграла...

Новая форма

Голованов рассказывал, как во время войны и Красной Армии вводили погоны и новую форму. Буденный возражал против гимнастерок. С погонами не соглашался только Жуков. На некоторое время кабинет Сталина превратился и выставочный зал со всякими вариантами новой формы. Чего только не напридумали! И эполеты, и лента через плечо...

Сталин смотрел-смотрел и спросил:

— А какая форма была в царской армии? Принесли китель с капитанскими погонами.

— Сколько лет существовала эта форма? — спросил Сталин

Ему ответили: несколько десятилетий. Изменилось только количество пуговиц на кителе — было шесть, стало пять.

— Что же мы тут будем изобретать, если столько лет думали и лишь одну пуговицу сократили! Давайте введем эту форму, а там видно будет, — сказал Сталин

Любимый царь

— Любимым царем Сталина,— говорил Голованов,— был Алексей Михайлович, «Тишайший». Сталин часто приводил его в пример...

Быт Сталина

— Мне довелось наблюдать Сталина и в быту. Быт этот был поразительно скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нем надето. Никаких гардеробов у него не существовало. Вся его жизнь заключалась в общении с людьми и в бесконечной работе. Явной его слабостью и отдыхом было кино. Много раз с ним я смотрел фильмы, часто одни и те же. У Сталина была удивительная способность, а может быть, потребность, многократно, подряд смотреть один и тот же фильм. Особенно с большим удовольствием смотрел он картину «Если завтра война», много- раз смотрел, причем даже в последний год войны. Видимо, этот фильм нравился ему потому, что события в нем развивались совсем не так, как оказалось на самом деле, однако победили все-таки мы! А сколько раз смотрел он созданный уже в годы войны «Полководец Кутузов»!

В его личной жизни не было чего-либо примечательного, особенного. Мне она казалась серой, бесцветной, видимо, потому, что в привычном нашем понимании ее у него просто не было.

Огромное количество людей каждый день бывали у Сталина — от самых простых до верхушки. Всегда с людьми, всегда в работе — так мне запомнилась его жизнь.

Василий

— Личная жизнь у Сталина не сложилась,— говорил Голованов. — Жена его, как известно, застрелилась, а дети возле него не прижились. Сын же его Василий представлял из себя морального урода и впитал столько отрицательных качеств, что хватило бы на тысячу подлецов. Насколько отец был кристаллический (так и сказал— кристаллический.— Ф. Ч.), настолько сын был мерзавец. Единственный, кто его обуздывал,— отец. Он боялся отца пуще огня, но становился все подлее.

Василий был лейтенантом на фронте, через год встречаю его майором, потом полковником — это все Жигарев старался, Главком ВВС. Он хотел получить новое здание для штаба ВВС и присмотрел дом на Пироговке. «Уговоришь отца, — сказал он Василию, — станешь полковником!» Но Василий боялся идти к отцу с этой просьбой. Жигарев посоветовал ему сразу к отцу не обращаться, а под проектом решения собрать подписи членов Политбюро, сказав им, что отец согласен. Василий так и сделал, а потом пошел к отцу, показав ему, что все согласны. Так Василий стал полковником, а здание это и поныне служит штабом ВВС.

Командовал он полком, состоявшим из одних Героев Советского Союза. Летали они мало, больше пили и безобразничали во главе со своим командиром. Дошло до отца. Тот спросил у Жигарева:

— А почему в полку все Герои, а командир полка — не Герой?

— Мы представляли, а вы несколько раз вычеркивали его из списков, товарищ Сталин.

Сталин приказал полк расформировать, Героев определить по разным частям, а Василия разжаловал в майоры.

Василий исправился, стал вести себя примерно, но, как только отец сменил гнев на милость, взялся за прежнее. Наконец у отца лопнуло терпение, он решил разжаловать его в рядовые и отправить в Сибирь.

Василий прибежал ко мне в слезах. И надо ж, умел прикинуться, что его все обижают, как ему трудно быть сыном Сталина. «Позвоните отцу,— попросил он, — отец вас любит, он вас послушает!»

Я никогда не звонил Сталину, — продолжает Голованов,— обычно он мне звонил. На сей раз я позвонил— при Василии. Сталин удивился, обрадовался, что я звоню. Спросил: «Наверно, что-то случилось?»

Я заступился за Василия, попросил не столь сурово его наказывать: «Ведь он еще очень молодой человек, а вокруг него столько всяких людей, желающих его использовать в своих целях!»

Сталин ответил: «Товарищ Голованов, я лучше знаю своего сына, а вам не рекомендую вмешиваться в чужие семейные дела!» — и положил трубку. Я развел руками.

Но Василий радостно бросился ко мне: «Спасибо вы меня спасли!» Как изучил своего отца! И действительно, ни в какую Сибирь он не поехал.

Василий был умен и изворотлив. Однажды приехал ко мне в штаб:

— Отец мне поручил инспектировать вашу авицию!

— Было бы правильнее, Василий Иосифович, если бы вы сказали, что отец поручил вам помочь нашей авиации!— осадил я его, и Василий ничего не возразил.

Но он меня отблагодарил за все доброе. После войны на Тушинском параде вылетел со своими истребителями в нарушение программы на минуту раньше меня и поломал мне в воздухе строй бомбардировщиков.

Сталин не раз понижал его в звании, сажал под домашний арест, в конце концов разжаловал в подполковники из генерал-лейтенантов, но вскоре помер...

Сталин уговорил маршала Тимошенко выдать его дочь за Василия:

— У вас такая хорошая семья, — может, ваша дочь на него повлияет. А если вам что-то не понравится, рубите обоих шашкой!

«Против Ленина не пойдём!»

— Сколько раз приходили к Сталину различные товарищи с проектами повышения ежемесячной квартирной платы! Известно, что у нас в стране квартплата невысока и далеко не окупает затрат на строительство. Увеличение ее могло бы существенно пополнить государственный бюджет.

Сталин в таких случаях отвечал:

— Владимир Ильич подчеркивал: «Квартира-это главное для рабочего, и ни в коем разе нельзя ущемлять его в этом». — И сделав характерный жест трубкой, Сталин заканчивал так:— Против Ленина не пойдем!

«И наоборот!»

— Как-то прихожу к Сталину,— рассказывал Голованов,— у него в кабинете верхом на стуле сидит Каганович— лысина багровая. Сталин ходит вокруг него:

— Ты что мне принес? Что это за список? Почему одни евреи?

Оказывается, Каганович принес на утверждение список руководства своего наркомата.

— Когда я был молодым, неопытным наркомнац,— сказал Сталин,— я принес Ленину просьбу одного наркома, еврея по национальности, назначить к нему зама, тоже еврея. «Товарищ Сталин! — сказал мне Владимир Ильич.— Запомните раз и навсегда и зарубите себе на носу на всю свою жизнь: если начальник еврей, то зам непременно должен быть русским, батенька, и наоборот! Иначе они за собой целый хвост потянут!»

Резким движением трубки Сталин отодвинул лежащий на столе список:

—- Против Ленина не пойдем!

Разбирает автомат

— Не раз я заставал Сталина — сидит на диване и разбирает какой-нибудь автомат Калашникова... Или с пулеметом возится, потом вызывает конструктора, что-то уточняет и дает советы — весьма дельные. Левая рука у него почти не работала, так он ею только поддерживает, а все делает правой. Было у него в молодости костное осложнение, когда бежал из ссылки и провалился в полынью. Самые лучшие люди

— Самые лучшие люди— на заводе, в поле, на аэродроме. Когда я в 37-м приехал в Москву без партбилета, кто меня спас, заслонил? Летчики, техники взяли меня в кольцо...

Штат купца Бугрова

Обсуждался вопрос об увеличении выпуска боевой техники. Нарком станкостроения Ефремов сказал, что такая возможность есть, но для этого нужна помощь и, в частности, необходимо увеличить управленческий аппарат до восьмисот человек.

Сталин, как обычно, ходил по кабинету и внимательно слушал Ефремова. Когда тот закончил, обратился к нему:

— Скажите, пожалуйста, вы слышали фамилию Бугров?,

— Нет, товарищ Сталин, такой фамилии я не слыхал.

— Тогда я вам скажу. Бугров был известным на всю волгу мукомолом. Все мельницы принадлежали ему. Лишь его мука продавалась в Поволжье. Ему принадлежал огромный флот. Оборот его торговли определялся многими миллионами рублей. Он имел огромные прибыли. — Сталин сделал короткую паузу и спросил: — Как вы думаете, каким штатом располагал Бугров для управления всем своим хозяйством, а также контролем за ним?

Ни Ефремов, ни остальные присутствующие не знали этого. Верховный ходил и молча набивал трубку. Наконец произнес:

— Раз вы все не знаете, я вам скажу. У Бугрова были: он сам, приказчик и бухгалтер, которому он платил двадцать пять тысяч рублей в год. Кроме того, бухгалтер имел бесплатную квартиру и ездил на бугровских лошадях. Видимо, бухгалтер стоил таких денег, зря Бугров платить ему не стал бы. Вот и весь штат. А ведь капиталист Бугров мог бы набрать и больше работников. Однако капиталист не будет тратить деньги, если это не вызывается крайней необходимостью, хотя деньги и являются его собственностью.— И, помолчав, подумав, Сталин продолжал: — У нас с вами собственных денег нет, они принадлежат не нам с вами, а народу, и потому относиться к ним мы должны особенно бережливо, зная, что распоряжаемся не своим добром. Вот мы и просим вас,— обратился к наркому Сталин,— посмотрите с этих позиций наши предложения и дайте нам их на подпись.

— Я не знаю,— говорил Голованов,— что представил Ефремов на утверждение Сталину, но в одном совершенно уверен, что числа в восемьсот человек там не было.

Генштаб

Не раз мы говорили о Генеральном штабе. Особенно после книг Штеменко и Василевского. Однажды я заметил:

— Василевский пишет, что Сталин не придавал значения роли Генштаба...

— А как он мог придавать, — откликнулся Голованов,— если до Сталинграда Генштаб был такая организация, которая неспособна была действовать и работать? Какое значение можно было придавать этому аппарату, который не в состоянии был собрать даже все необходимые материалы! Все основные предложения о ведении войны были от Сталина — я там каждый день бывал, а иногда и по нескольку раз в день.

Генеральный штаб войну проморгал — вот что такое Генеральный штаб!

И я, между прочим, пишу так: «Генеральный штаб и первый год войны особой роли не сыграл».

Жуков командовал дивизией, корпусом, округом. А что такое начальник Генштаба? Это человек, который все суммирует и докладывает без своего мнения, без навязывания идей, а когда все доложат, обсудят и спросят его мнение, он скажет. А Государственному комитету обороны решать эти вопросы. Как бы там ни было, Жуков показал бы документы — вот то, что происходит, это нападение на нас, это подтверждает заграница, а вот мнение Генерального штаба, — и расписался бы: начальник Генерального штаба такой-то. А почему этого не делали? Не делали потому, что Сталин говорил: «смотрите, это провокация!» И все хвосты поджали, к ядрене бабушке! Жуков— вон Василевский пишет: решение о боевой готовности приказали отдать в 8 часов вечера, а они только в час ночи передали, а в 4 часа уже немцы напали. С восьми до часу ночи! Это, знаешь что, за одно место нужно повесить за такие вещи! Василевский пишет: «Конечно, мы запоздали с этим делом».

Но мы же знаем, кто был начальником Генштаба. Каждый должен быть на своем месте. Когда козел ест капусту, а волк ягненка, это одно дело, а когда волк начинает капусту жрать, ничего не получается. Жуков полгода не просидел, наверно, на этом деле, его поставили на свое место — командовать фронтом, замом Верховного — вот это его место, это волевой человек, который имеет свое мнение, организаторские способности, умеет предвидеть и крутит на свой лад. Все стало на свои места, когда начальником Генштаба опять стал Шапошников. Жуков никаким начальником Генштаба не был и быть им не мог — для этого надо иметь не такой характер. В то же время работники Генштаба, когда их посылали на фронты, дело проваливали. У Василевского не получилось с командованием в 1945 году, а в Генштабе он был достойным преемником Шапошникова... Руководил лично Сталин

— У меня не было другого начальства, кроме Сталина. Я подчинялся только ему,— говорит Голованов.— У меня не было каких-либо других руководителей, кроме него, я бы даже подчеркнул — кроме лично его. С того момента, как я вступил в командование 81-й дивизией в августе 1941 года, в дальнейшем преобразованной в 3-ю авиационную дивизию дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования, а потом стал командующим АДД, кроме лично Сталина, никто не руководил ни моей деятельностью, ни деятельностью указанных мною соединений. Почему так решил Верховный, не поручил это кому-то другому из руководства, мне остается только догадываться. Покажется странным, но второго такого случая я не знаю, а все архивные документы однозначно подтверждают это.

Прямое, непосредственное общение со Сталиным дало мне возможность длительное время наблюдать за его деятельностью, стилем работы, как он общается с людьми, вникая в каждую мелочь.

Изучив человека, убедившись в его знаниях и способностях, он доверял ему, я бы сказал, безгранично. Но не дай Бог, как говорится, чтобы этот человек проявил себя где-то с плохой стороны. Сталин таких вещей не прощал никому. Он не раз говорил мне о тех трудностях, которые ему пришлось преодолевать после смерти Владимира Ильича, вести борьбу с различными уклонистами, даже с теми людьми, которым он бесконечно доверял, считал своими товарищами, как Бухарина, например, и оказался ими обманутым. Видимо, это развило в нем определенное недоверие к людям. Мне случалось убеждать его в безупречности того или иного человека, которого я рекомендовал на руководящую работу. Так было с А. И. Бергом в связи с его запиской по радиолокации и радиоэлектронике. Верховный подробно, с пристрастием расспрашивал все, что я знаю о нем, потом назначил заместителем председателя Госкомитета.

Кроме единственного случая с Берией, я не видел Сталина в гневе или в таком состоянии, чтобы он не мог держать себя в руках. Не помню случая, чтобы он грубо со мной разговаривал, хотя неприятные разговоры имели место. Дважды во время войны я подавал ему заявления с просьбой об освобождении от занимаемой должности. Причиной тому были необъективные суждения о результатах боевой деятельности АДД, полученные им от некоторых товарищей. Бывает так, что, когда у самого дела не идут, хочется в оправдание на кого-то сослаться. Тон моих заявлений был не лучшим, но это не изменило отношения Сталина ко мне. Сталин всегда обращал внимание на существо дела и мало реагировал на форму изложения. Отношение его к людям соответствовало их труду и отношению к порученному делу. Работать с ним было не просто. Обладая сам широкими познаниями, он не терпел общих докладов и общих формулировок. Ответы должны были быть конкретными, предельно короткими и ясными. Если человек говорил долго, попусту, Сталин сразу указывал на незнание вопроса, мог сказать товарищу о его неспособности, но я не помню, чтоб он кого-нибудь оскорбил или унизил. Он констатировал факт. Способность говорить прямо в глаза и хорошее, и плохое, то, что он думает о человеке, была отличительной чертой Сталина. Длительное время работали с ним те, кто безупречно знал свое дело, умел его организовать и руководить. Способных и умных людей он уважал, порой не обращая внимания на серьезные недостатки в личных качествах человека.

Удельный вес Сталина в ходе Великой Отечественной войны был предельно высок как среди руководящих лиц Красной Армии, так и среди всех солдат и офицеров. Это неоспоримый факт.

Повторяю, я подчинялся только ему. Когда сначала Г. К. Жуков, а потом А. И. Антонов попросили у меня боевые донесения, я ответил, что докладываю лично Верховному...

Лопаты

В октябре 1941 года, в один из самых напряженных дней московской обороны, в Ставке обсуждалось применение 81-й авиационной дивизии, которой командовал Голованов. Неожиданно раздался телефонный звонок. Сталин не торопясь подошел к аппарату. При разговоре он никогда не прикладывал трубку к уху, а держал ее на расстоянии — громкость была такая, что находившийся неподалеку человек слышал все.

Звонил корпусной комиссар Степанов, член Военного Совета ВВС. Он доложил, что находится в Перхушкове, немного западнее Москвы, в штабе Западного фронта.

— Как там у вас дела? — спросил Сталин.

— Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.

Воцарилось довольно долгое молчание.

— Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? — не повышая голоса, сказал Сталин.

— Сейчас. — И снова молчание.

— А какие лопаты, товарищ Сталин?

— Все равно какие.

— Сейчас... Лопаты есть, товарищ Сталин.

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания. — Он произнес все это спокойно, не повышая голоса, без тени раздражения и не спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы, хотя было Степанов звонить Сталину не стал бы.

А Верховный продолжил разговор с Головановым о его дивизии...

Средство против брехунов

— Как вы оцениваете командующего фронтом, где вы сейчас были? — спросил Сталин у Голованова.

Вопрос был неожиданным. Голованов знал, как Сталин мог отреагировать на мнение тех, кому он доверял, и поэтому не спешил с ответом. Речь шла о генерале Еременко.

Сталин понял и сказал:

— Ну хорошо, мы сегодня еще с вами встретимся. Вечером Голованов снова был на сталинской даче, и разговор продолжился — прежний разговор.

— Странный он какой-то человек, много обещает, но мало у него получается,— задумчиво сказал Сталин.— На войне, конечно, всякое может быть. Видишь, что человек что-то хочет сделать, но не получается, на то и война. А здесь что-то не то. Был я у него в августе на фронте. Встретил нас с целой группой репортеров, фотографов. Спрашиваю: это зачем? Отвечает: запечатлеть на память. Я ему говорю, не сниматься к вам приехали, а разобраться с вашими делами. Вот возьмите Смоленск, тогда и снимемся!

— Товарищ Сталин, считайте, что Смоленск уже взят! —- не задумываясь, отвечает он.

— Да вы хоть Духовщину-то возьмите! — говорю ему.

— Возьмем, товарищ Сталин!

— Конечно, ни Духовщины, ни тем более Смоленска он не взял, пришлось поручить Соколовскому. Сколько раз его перемещали туда-сюда, ничего у него не получается. Что за него держаться? —- в недоумении спросил Сталин.

«Мне стало ясно,— говорит Голованов,— что среди ответственных товарищей есть люди, заступающиеся за этого командующего, и Сталин прислушивается к их мнению, но в то же время очень сомневается».

От Александра Евгеньевича я слышал рассказ и о таком эпизоде. Осень 1941 года. А. Е. Голованов и командующий ВВС генерал-лейтенант П. Ф. Жигарев прибыли в Ставку. На одной из железнодорожных, станций намечалась разгрузка наших войск, и Сталин спросил Павла Федоровича, сможет ли он организовать прикрытие. Жигарев пообещал это сделать и вместе с Головановым уехал в штаб ВВС. Вызвал начальника штаба и дал указания выделить полк истребителей для прикрытия выгружавшейся дивизии. Начальник штаба тут же недоуменно ответил:

— Вы же знаете, товарищ командующий, что истребителей у нас нет.

В это время раздался звонок. Сталин спрашивал, даны ли указания о выделении прикрытия.

— Да, товарищ Сталин, даны,— ответил Жигарев. Начальник штаба и Голованов смотрели на него изумленными глазами.

«Так и не знаю, как он выкрутился из этого положения»,— говорил мне Голованов и вспомнил случай, когда Жигарев опять обманул Сталина, сказав, что заводы не поставляют ему самолеты. Сталин тут же, из кабинета, обзвонил все авиационные заводы, подробно записав, сколько на каждом из них скопилось самолетов, за которыми не прибыли с фронта».

В продолжение этого эпизода я приведу не пропущенный цензурой конца 60-х годов отрывок из головановских мемуаров «Дальняя бомбардировочная...»:

«Когда товарищи ушли, Сталин медленно подошел к Жигареву, одна из рук его стала подниматься.

«Неужели ударит?» - мелькнула у меня мысль.

Подлец! - с выражением глубочайшего презрения проговорил Сталин, и рука его опустилась. -

Быстрота, с которой ушел Павел Федорович, соответствовала его желаниям. Долго ходил Сталин, а я, глядя на него, думал, какую нужно иметь волю, какое самообладание, как умеет держать себя в руках этот изумительный человек, которого с каждым днем узнавал я все больше и больше, невольно чувствуя к нему уважение…

Что же он теперь будет делать с Жигаревым? Предаст его военно-полевому суду, как было сделано с Павловым? Но положение на фронтах сейчас не то, что было в июне-июле 1941 года. Наконец Сталин заговорил:

— Вот повоюй и поработай с этим человеком! Не знает даже, что творится в своей же епархии! Придется вам выправлять дело!»

Сталин хотел назначить Голованова командующим ВВС. Но молодой генерал отказался:

— Товарищ Сталин, мне бы с АДД справиться! Только начало что-то получаться...

— Жаль, очень жаль,— сказал Сталин, но согласился с Головановым.

У Сталина были брюки с очень глубокими карманами, откуда он иногда подолгу доставал замусоленную записную книжку — «колдуна» — и говорил:

— Это у меня средство против брехунов типа Еременко и Жигарева!

Надо сказать, что оба они, в общем, благополучно закончили войну, а при Хрущеве один стал Маршалом Советского Союза, другой — Главным маршалом авиации.

Зорге

— О том, что война с Германией неизбежна, было известно всем, имеющим отношение к военному делу,— говорит Голованов. Сталин был фактическим руководителем государства и нес ответственность за просчет в определении срока нападения Германии, он и сам указывал на этот свой просчет во время встречи с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране, ни на кого не сваливая вину. Однако надо прямо сказать, что его действия были результатом той информации, которой его питали. Известно, что начальник Главного разведывательного управления Красной Армии Ф. И. Голиков, да и не только он один, докладывал Сталину разведданные из зарубежных источников, подчеркивал, что считает эти сообщения провокационными. Есть документы. Об этом пишет в своей книге и Г. К. Жуков.

Все мы очень уважали С. К. Тимошенко — жаль, он не оставил никаких мемуаров. А это был очень честный и интересный человек! — И Голованов рассказал, как однажды, в 60-е годы, когда в Москве проходила международная встреча ветеранов, в перерыве С. К. Тимошенко пригласил пообедать Жукова, Конева, Тюленева, адмирала Кузнецова и Голованова. Заговорили о нашем разведчике Рихарде Зорге, о котором в то время впервые стали много писать.

— Никогда не думал, что у меня такой недобросовестный начальник штаба, —- сказал Тимошенко, имея в виду Жукова, — ничего не докладывал мне об этом разведчике.

— Я сам впервые о нем недавно узнал, — ответил Жуков.— И хотел спросить у вас, Семен Константинович, почему вы, нарком обороны, получив такие сведения от начальника Главного разведывательного управления, не поставили в известность Генеральный штаб?

Голованов отмечал, что Тимошенко всю жизнь был большим авторитетом для Жукова, Георгий Константинович всегда относился к нему с большим почтением

— Так это, наверно, был морской разведчик? — спросил Тимошенко Н. Г. Кузнецова

Но и Николай Герасимович ответил отрицательно. Так выяснилось, что ни начальник Генерального штаба, ни нарком обороны не знали о важных документах, которыми располагало Главное разведывательное управление...

Банкет с Черчилем

Рассказ об этом эпизоде я не раз слышал от Голованова, да и описание его есть в мемуарах маршала «Дальняя бомбардировочная...». Однако в печать прошло не все написанное Александром Евгеньевичем. Постараюсь воспроизвести и то, что было вырублено цензурой в 1971 году.

Голованов рассказывал, как в августе 1942 года его вызвал с фронта Сталин, что бывало нередко. Когда Голованов прибыл в Москву, Сталин позвонил ему в штаб АДД и сказал:

— Приведите себя в порядок, наденьте все ваши ордена и через час приезжайте.— Сталин положил трубку

«И прежде случалось,— пишет Голованов,— что Сталин, позвонив и поздоровавшись, давал те или иные указания, после чего сразу клал трубку. Это было уже привычно. Верховный имел обыкновение без всяких предисловий сразу приступать к тому или иному вопросу. А вот указаний надеть ордена и привести себя в порядок за год совместной работы я еще ни разу не получал.

Обычно я не носил никаких знаков отличия, и пришлось потрудиться, чтобы правильно прикрепить ордена на гимнастерке, почистить ее и пришить новый подворотничок.

Придя в назначенный час, я и вовсе был сбит с толку. Поскребышев направил меня в комнату, расположенную на одном этаже с Георгиевским залом. Там уже были К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. С. Щербаков и еще два-три человека. Вошел Сталин, не один. Рядом с ним я увидел высокого полного человека, в котором узнал Уинстона Черчилля, и какого-то военного, оказавшегося начальником английского генерального штаба Аланом Бруком. Сталин представил Черчиллю присутствующих, а когда очередь дошла до меня и он назвал мою довольно длинно звучащую должность, дав при этом соответствующую аттестацию, я почувствовал, что краснею. Черчилль очень внимательно, в упор разглядывал меня, и я читал в его взгляде некоторое изумление: как, мол, такой молодой парень может занимать столь высокую ответственную должность? Поскольку я был самым младшим, здоровался с Черчиллем последним. После представления Черчиллю всех нас Сталин пригласил к столу».

Далее Голованов рассказывал, что стол был небольшим, присутствовало человек десять или немного больше. Последовали тосты, и между Черчиллем и Сталиным возникло как бы негласное соревнование, кто больше выпьет. Черчилль подливал Сталину в рюмку то коньяк, то вино, Сталин — Черчиллю.

— Я переживал за Сталина,— вспоминал Александр Евгеньевич, — и часто смотрел на него. Сталин с неудовольствием взглянул на меня, а потом, когда Черчилля под руки вынесли с банкета, подошел ко мне: «Ты что на меня так смотрел? Когда решаются государственные дела — голова не пьянеет. Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра, как карась на сковородке, будет трепыхаться!»

В 1971 году это не напечатали. На полях верстки было написано: «Сталин так сказать не мог».

—Не мог! Да он мне это лично говорил! — воскликнул Голованов. В словах Сталина был резон, ибо Черчилль пьянел на глазах и начал говорить лишнее. Брук, стараясь это делать незаметно, то и дело тянул его за рукав. В поведении Сталина ничего не менялось, и он продолжал непринужденную беседу. Сталин видел в Черчилле человека, которого не объедешь, не обойдешь. Он говорил о нем: «Враг номер один, но более умного человека из всех, кого я знал, не встречал».

Приносящая победу....

В очередной раз вызванный с фронта в Москву, Голованов прибыл в столицу до рассвета и, решив, что в такой ранний час им никто не будет интересоваться, поехал навестить семью, тем более что родилась дочь, которую он еще не видел. Однако перед этим заехал Генштаб и сказал офицеру Евгению Усачеву, чтоб сразу, вызвал, если спросят. А кто может спросить командующего АДД, безупречно исполнительный Усачев знал.

Дома время летело быстро, из штаба не звонили, но в половине одиннадцатого Голованов решил все-таки поехать в штаб. Каково же было его удивление когда Усачев доложил, что его уже давно спрашивали

— Как же вы могли мне об этом не сообщить?, — возмутился Голованов.

— Мне было запрещено

— Кто же мог вам запретить?

— Товарищ Сталин

Оказывается, в десятом часу утра позвонил Верховный и спросил, прибыл ли Голованов и где он сейчас находится. Усачев доложил. Спросив фамилию офицера и занимаемую должность, Верховный сказал:

— Вот что, товарищ Усачев, Голованову вы не звоните и его не беспокойте, пока он сам не приедет или не позвонит, иначе вы больше не будете работать у Голованова. Когда он появится, передайте, чтоб он мне позвонил. Все ясно?

Разговор был окончен.

— Не мог же я, Александр Евгеньевич, не выполнить указание товарища Сталина,— сказал Усачев. «Конечно, он прав»,— подумал Голованов Не часто Сталин давал указания младшим офицерам. Да и кто бы посмел не выполнить? Раздался звонок. В трубке был голос Молотова. Голованова ждали на Ближней даче. Поехал, переживая. Еще бы! Отлучился из штаба, когда могли вызвать в любое время. Решил сразу извиниться. Однако, войдя в комнату, увидел улыбающегося Сталина и рядом Молотова

— Ну, с кем поздравить?— весело спросил Сталин.

— С дочкой, товарищ Сталин.

— Опять дочка? — Это была третья дочь у Голованова.— Ну, ничего, люди нам очень нужны. Как назвали?

— Вероника.

— Это что же за имя?

— Греческое имя. В переводе на русский — приносящая победу

— То, что нам нужно. Поздравляю вас!

Разговор перешел на другие темы. Сталин, обычно больше слушавший и мало говоривший, на этот раз сам стал рассказчиком. Он вспоминал побеги из ссылок, как провалился в прорубь на Волге и потом долго болел, как из-за плохой конспирации не удался побег Свердлова из Туруханского края... И вдруг без всякого перехода Сталин сказал:

— Полетим в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем

«Я не выдержал и улыбнулся,— вспоминал Голованов,— улыбнулся той осторожности, которой придерживался Сталин, видимо, всю жизнь, даже с людьми, которым доверяет. Нелегкая была жизнь у этого человека, когда приходилось разочаровываться в друзьях».

— Чему вы улыбаетесь?— спросил Сталин удивленно. Голованов промолчал. Сказать правду не решился, а неправду — не смог.

Немного помолчав, Сталин сказал:

— Об этом никто не должен знать, даже самые-близкие вам люди. Организуйте все так, чтобы самолеты и люди были готовы к полету, но не знали, куда и зачем. Нужно организовать дело, чтобы под руками были самолеты и в Баку, и в Тегеране, но никто не должен знать о нашем там присутствии.

Было решено, что Голованов также полетит в Тегеран, а Сталина повезет летчик Грачев, которого Голованов знал по полетам в Монголии. Как выяснилось позже, осторожность Сталина была весьма не лишней: немецкая разведка тщательно подготовила покушение на «Большую тройку» в Тегеране. Но на сей раз Сталин перехитрил Гитлера.

Сразу после Тегеранской конференции, 5 или 6 декабря 1943 года, Голованову позвонил Сталин и попросил приехать на дачу. Сталин был один. Он ходил в накинутой на плечи шинели. Поздоровался и сказал:

— Наверно, простудился. Как бы не заболеть воспалением легких

Он тяжело переносил такие заболевания. Немного походив, он неожиданно заговорил о себе:

— Вот все хорошее народ связывает с именем Сталина, угнетенные видят в этом имени светоч свободы, возможность порвать вековые цепи рабства. Конечно, такие волшебники бывают только в сказках, а в жизни даже самый хороший человек имеет свои недостатки, и у Сталинаих достаточно. Однако, если есть вера у людей, что, скажем, Сталин сможет их вызволить из неволи и рабства, такую веру нужно поддерживать, ибо она дает силу народам активно бороться за свое будущее.

«Змея!»

В конце 1943 года, в очередной раз приехав на дачу в Кунцево, Голованов открыл дверь в прихожую и услышал громкий голос Сталина:

— Сволочь! Подлец!

Голованов остановился в нерешительности. «Кого это он так? Может, сына, Василия? Пожалуй, не стоит к нему сейчас заходить». И Голованов собрался было уйти, но Сталин уже заметил его:

— Входите, входите!

В маленькой комнатке рядом с прихожей, где помещались всего лишь стол, стул и книжный шкаф, стоял Сталин. На подоконнике сидел Молотов. Спиной к Голованову стоял человек, которого он не сразу узнал.

— Посмотри на эту сволочь! — сказал Сталин Голованову, указывая настоящего.— Повернись! — скомандовал Сталин

Человек повернулся, и Голованов узнал Берию.

— Посмотри на этого гада, на этого мерзавца! Видишь? — показывая пальцем на Берию, продолжал Сталин

Голованов стоял, ничего не понимая.

— Сними очки!

Берия послушно снял пенсне.

— Видишь — змея! Ведь у него глаза змеиные! — воскликнул Сталин

«Я посмотрел, — вспоминает Голованов, — Сталин прав, действительно у него змеиные глаза!»

— Видел?— уже спокойно продолжил Сталин — А ведь у него прекрасное зрение, мелким бисером пишет, а очки носит с простыми стеклами. Вот почему он носит очки! Вячеслав у нас близорукий, плохо видит, потому носит пенсне. А у этого глаза змеиные!

Голованов стоял молча. В Сталине чувствовалась какая-то внутренняя борьба.

— Всего хорошего, — сказал Сталин, поднимая руку. — Встретимся позже.

У Сталина часто возникали сомнения по поводу Берии, считает Голованов.

— Но такие, как Хрущев, дружок Берии, который перед ним на брюхе ползал, все время разубеждали Сталина: «Да что вы, товарищ Сталин! Это преданнейший человек!» Боялись Берии. А Сталин его, было дело, по полгода не принимал. В последний год жизни Сталина чувствовалось, что дни Берии сочтены...

Ильюшин

Главным поставщиком самолетов для авиации дальнего действия было конструкторское бюро Сергея Владимировича Ильюшина. Его Ил-4 служили летчикам-дальникам всю войну.

— Несмотря на то, — вспоминал Голованов, — что самолеты Сергея Владимировича имели огромный удельный вес в Военно-Воздушных Силах, особенно знаменитые штурмовики Ил-2 — «Черная смерть», как прозвали этот самолет немцы, — сам конструктор был удивительно скромным, я бы сказал, малоприметным человеком. Его, как говорят, не было ни видно, ни слышно. Вторым таким человеком среди конструкторов был, по моему мнению, создатель непревзойденных истребителей Лавочкин...

Но Ильюшин при всей своей скромности был человеком твердым, и добиться от него изменений в конструкции его самолетов было весьма непросто.

Голованов рассказал такой эпизод. Радиус действия самолетов Ил-4 не позволял свободно летать по глубоким тылам противника и доставать такие объекты, как, скажем, Берлин. Дополнительная загрузка горючим увеличивала полетный вес самолета, и получалось, что надо было меньше брать бомб. Но об этом в ту пору не могло быть и речи. Значит, оставалось только одно: увеличить предельно допустимый полетный вес самолета, что разрешается только в исключительных случаях. Когда штаб АДД попросил Ильюшина увеличить этот вес на 500 килограммов, конструктор отказал.

Однако через некоторое время довольно часто стали появляться сообщения о налетах на Берлин и другие объекты противника, расположенные в глубоких тылах. Причем в сводках говорилось о налетах больших групп самолетов, наименования которых не упоминались. Ильюшин понимал, что либо летают его самолеты, либо в АДД появились какие-то новые машины с большим радиусом действия. И Сергей Владимирович приехал к Голованову:

— Александр Евгеньевич, вот вы Берлин бомбите, у вас что, новые машины появились?

— Летаем на вашей машине,— ответил Голованов.

— А как же с горючим, с бомбовой загрузкой?

— Подвешиваем дополнительные баки на 500 литров, а боевая загрузка — полная. Отличную машину вы сделали, Сергей Владимирович! У меня орлы прилетают — по три сотни пробоин, на честном слове тянут, а возвращаются!

Конструктор покачал головой и ничего не сказал. Но через некоторое время прислал официальное разрешение увеличить полетный вес его самолета.

— С таким полетным весом мы проработали всю войну,— говорит Голованов.— И когда летал! на предельный радиус, за счет увеличенного конструктором полетного веса брали дополнительную бомбовую нагрузку.

Удивительный человек! Другой сделает на грош, а раззвонит повсюду на рубль!

Голованов был весьма высокого мнения об Ильюшине, выделял его из всех наших авиационных конструкторов.

— Шла война, но думали о будущем,— говорил Александр Евгеньевич.— Ильюшин, создатель знаменитых штурмовиков и бомбардировщиков, выполнил новую задачу — сконструировал современный по тому времени пассажирский самолет. 2 августа 1944 года я подписал приказ о назначении макетной комиссии для заключения по двухмоторному магистральному пассажирскому самолету конструкции Героя Социалистического Труда С. В. Ильюшина. И вскоре на линиях Гражданского воздушного флота появился Ил-12...

АМЕТ-ХАН

Спрашиваю о недавней гибели дважды Героя Советского Союза Амет-хана Султана. Он испытывал двигатель, подвешенный под Ту-104. Двигатель в полете взорвался. Погиб легендарный военный летчик-истребитель, заслуженный испытатель. Он крымский татарин. На родине, в Алупке, откуда все его земтяки были выселены, ему тем не менее поставили памятник. Помню, как один из крымских татар, поэт?