Книга известного историка В.Г. Сироткина посвящена непростым отношениям между Францией и Россией накануне войны 1812 года. Автор рассматривает вопросы, которые затрагивались при личных переговорах и в тайной переписке французского императора Наполеона I и русского царя Александра I.

Все это напоминало поединок, в котором обе стороны готовы были сражаться до конца. По мнению автора, личное противостояние двух императоров носило драматический характер еще и потому, что оно могло закончиться союзом России и Франции, а не жестокой войной.

Владлен Георгиевич Сироткин
Наполеон и Александр. Дуэль перед войной

Вместо предисловия

Дипломатическая и разведывательная предыстория эпопеи Отечественной войны 1812 года – неотъемлемая часть всей истории России нового и новейшего времени. Именно в кризисные годы "грозы 12-го года" складывалась геополитическая стратегия Российского государства на весь XIX и начало XX в. – установление баланса сил в Европе и мире после потрясений Великой французской революции, подписание союзов – "браков по расчету" (Тильзит), определение принципа "раздела сфер влияния" в Европе и на Востоке, идеологические изыски в дипломатии и т. д.

Привнесенные французскими якобинцами пропагандистские приемы в дипломатию и военное искусство ("мир хижинам – война дворцам") в период наполеоновских войн, как и передовые военные тактические приемы (рассыпной строй солдат, артиллерия на конной тяге и т. п.), стали достоянием всех воюющих сторон. Вслед за "бюро по контролю за общественным мнением" (французская Директория, 1797 г.), преобразованным Бонапартом в пропагандистское "ведомство Фуше", аналогичные "бюро" и "ведомства" создаются и в странах-противницах Франции – Великобритании, России, Австрии, Пруссии, Швеции.

"Война перьев" Наполеона и Александра I породила целый ряд устойчивых лжеконцепций, которые будут эксплуатироваться дипломатами и политиками Европы и мира последующие два века, особенно, в глобальном идеологическом противостоянии СССР и США после Второй мировой войны.

Скажем, запущенная еще в 1806–1807 гг. пропагандистская "утка" Наполеона о "русской угрозе" Западу (фальшивое "Завещание Петра Великого") окажет огромное воздействие даже на К. Маркса и Ф. Энгельса и принудит И. В. Сталина в 1939 г. выступить с критикой отцов-основателей маркизма.

Наоборот, "анафемы" Священного Синода Русской православной церкви в 1806–1815 гг. против "исчадия ада – Буонапартия" трансформируются в уваровскую триаду "самодержавие – православие – народность" (1832 г.), ставшую знаменем не только монархистов царской России, но и неомонархистов России "демократической".

Вместе с тем, эпоха наполеоновских войн (и Отечественная война 1812 г. как их неотъемлемая героическая часть) оставили глубокий след в истории, культуре, архитектуре и Франции, и России. Станция метро "Иена", улица "Тильзит" рядом с площадью "Этуаль-Шарль де Голль", мост "Аустерлиц", бульвары имени наполеоновских маршалов, Триумфальная арка и музей Инвалидов наконец: на арке выбиты поля сражений в России, а в Инвалидах (музее французской армии) хранятся отбитые русские знамена и пушки – в Париже, как бы перекликаются с теми же знаками русской воинской славы в Москве – восстановленным Храмом Христа-Спасите-ля, музеем-панорамой "Бородинская битва", отбитыми у французов пушками у Арсенала в Кремле.

Характерно, что инициаторами создания монументальных памятников и эпопеи 1812 года, и войн 1805–1814 гг. выступили два главных фигуранта этой военно-дипломатической дуэли – Наполеон и Александр I.

Отрадно, что и в XXI веке эта память не иссякает, и не только о победителях, но и о побежденных, причем не в одной Российской Федерации. Так, стараниями нашего современника неутомимого профессора Фернана Бокура, директора частного Института наполеоновских исследований в Париже, на р. Березине у гор. Борисова в Белоруссии 16 ноября 1997 г. был поставлен второй памятник "павшим Великой армии" (первый с 1913 г. стоит на Бородинском поле).

Мир или война с Наполеоном?

Великая французская революция 1789–1799 гг. не только смела абсолютизм во Франции, но и оказала огромное революционизирующее влияние на другие страны. Страх перед "революционной заразой" и стремление защитить устои легитимизма вызвали к жизни антифранцузские коалиции.

Республиканской и Консульской Франции в 1792–1800 гг. удалось не только отстоять Отечество, но и отбросить армии феодальных коалиций от дореволюционных границ страны. Заметную роль в этой справедливой войне в 1793–1797 гг. сыграл молодой генерал Бонапарт. Его сравнительно легкий государственный переворот 18 брюмера (9 ноября) 1799 г. привел генерала к вершинам власти во Франции.

Но если внутри Франции Наполеону сравнительно легко удалось в 1799–1804 гг. закрепиться на престоле, то на международной арене дела обстояли сложнее.

Стремление Наполеона путем провозглашения империи во Франции подчеркнуть разрыв с революционным прошлым страны, встать в один ряд с "законными" монархами Европы для облегчения дипломатической и военной экспансии и поисков союзников в борьбе против Англии первоначально наталкивалось на отказ легитимистской Европы. Для рядового русского мелкопоместного дворянина или прусского юнкера Франция в конце XVIII – начале XIX в. психологически оставалась "исчадием революции", а Наполеон – ее "революционным генералом". Поэтому союз с ним представлялся едва ли не как предательство интересов дворянского класса, и на первых порах дипломатия феодальных государств не могла не считаться с этими настроениями.

Кстати, и для самого Наполеона эта психологическая предубежденность дворянской Европы против его мнимого "якобинизма" служила немалой помехой: не случайно после провозглашения в 1804 г. империи он упорно добивался признания своего нового титула "императора французов" феодальными дворами, включая соответствующий пункт в статьи мирных и союзных договоров.

Весьма любопытно в этой связи свидетельство одного из близко знавших Наполеона лиц, небезызвестного князя Меттерниха. "Одним из постоянных и живейших огорчений Наполеона, – писал князь, – было то, что он не мог сослаться на принцип легитимности как на основу своей власти… Тем не менее он никогда не упускал случая, чтобы не заявить в моем присутствии живейший протест против тех, кто мог вообразить, что он занял трон в качестве узурпатора.

"Французский престол, – говорил он мне не раз, – был вакантным. Людовик XVI не сумел удержаться на нем. Будь я на его месте, революция никогда не стала бы совершившимся фактом…"

Вместе с тем требование признать его императором, кроме династических соображений, диктовалось и вполне практическим стремлением закрепить за Францией новые территориальные приобретения, ибо в официальный титул Наполеона включался не только "император французов", но и "король Италии", "протектор" Рейнского союза германских государств и т. д.

Дипломатическое признание императорского титула Бонапарта (обязательное требование наполеоновской дипломатии в 1804–1807 гг.) автоматически означало юридическое санкционирование всех новых захватов Франции, осуществленных ею к моменту этого признания. Между тем ярко выраженное стремление наполеоновской дипломатии пересмотреть всю систему европейских дипломатических соглашений, сложившихся к концу XVIII в., наталкивалось на сопротивление участников антинаполеоновских коалиций, видевших в этой политике Франции угрозу "европейскому равновесию". Душой этих коалиций с самого начала стала Англия.

Основным преимуществом английской дипломатии в конце XVIII – начале XIX века в борьбе против Франции было то обстоятельство, что она действовала не в одиночку, а в составе антифранцузских коалиций, щедро снабжая своих союзников оружием, деньгами, предоставляя им свой военный и торговый флоты.

Поэтому с первых дней своего правления Наполеон поставил перед французской дипломатией задачу расколоть этот антифранцузский фронт, заключить союз с партнерами Англии или, на худой конец, нейтрализовать их.

Из всех союзников англичан по антифранцузским коалициям самый большой интерес в этом отношении представляла Россия. Крупнейшая континентальная держава Европы, она обладала могучей армией и оказывала огромное влияние на международные отношения начала XIX в.

Приспособление царизма к складывающимся новым производственным и общественным отношениям в послереволюционной Европе находило отражение как во внутренней, так и во внешней политике.

Сегодня предлагаю посмотреть, каким себе представляли живописцы Наполеона,
«… когда с победным договором,
И с миром, и с позором
Пред юным он царем в Тильзите предстоял.»
На «юного царя» тоже взглянуть не мешает. Хотя, право, Александр Сергеевич, несколько приукрасил ситуацию. Все же Александру было уже 29 лет, чай, не мальчик. Правда на 8 лет моложе Бонапарта…

Отъезд Наполеона I на Неман. 1807. Верне. Мальмезон.

Эх, жаль, никто не нарисовал "Отъезд императора Александра на Неман"!

Встреча двух императоров 25 июня 1807. Гравюра Куше по оригиналу Свебаха. Около 1807 г. Эрмитаж.

Встреча Наполеона I и царя Александра на Немане. 19 век. Адольф Рон. Версаль.

Встреча императоров Александра и Наполеона на плоту на Немане. 1808. Аквинта Фрейндхофа по оригиналу Делинга.

Встреча двух императоров на Немане 25 июня 1807 года. 1807. Гравюра Ламо и Мисбаха. Эрмитаж.

Встреча императора Наполеона с российским императором на Немане. 1808-1814. Монне. Мальмезон.

Здесь художник нагло польстил французскому императору. в реальности он был сантиметров на 15 (в лучшем случае, если не на все 25) ниже нашего царя.

Встреча двух императоров. 1807. Цветная аквинта Аллэ по оригиналу Жана Франсуа Дэбре.

Встреча двух императоров, Наполеона и Александра, на плоту на Немане. 1807. французская гравюра. Эрмитаж.

Встреча Наполеона I с Александром I. 1807. Отто Johann.

Александр и Наполеон в Тильзите делают первые шаги к всеобщему миру. 1807. Гравюра по рисунку Гейслера.

Императоры Наполеон I и Александр I на Немане. 1 четверть 19 века. Гравюра Арнольда.

Встреча трех суверенов: Наполеона I, Александра I и Фридриха-Вильгельма на Немане. 1807. Луиджи Счьявонетти.

Наполеон, Александр I и прусский король Фридрих Фильгельм III. После 1807. Эстамп. Фонтенбло.

Свидание Наполеона с Александром I и Фридрихом Вильгельмом III в Тильзите. Гравюра Гюгеля по оригиналу Вольфа. Эрмитаж.

Встреча Наполеона I и Александра I на Большой площади в Тильзите в июне 1807 г. 1808-1814. Даниэль Арноде. Версаль.

Маневры императорской французской гвардии во время встречи двух императоров в Тильзите 16/28 июня 1807 года. Олоко 1807. Гравюра Бовине и куше по оригиналу Свебаха. Эрмитаж.

Царь Александр I представляет императору Наполеону калмыков, казаков и башкир, служащих в русской армии. 19 век. Ноласк. Версаль.

Императоры Наполеон I и Александр I в Тильзите делят карту Европы.

Наполеон I встречает королеву Прусскую в Тильзите 6 июля 1807 года. 1808. Тардье. Версаль.

Встреча Наполеона и королевы прусской в Тильзите 6 июля 1807 года. 1837. Николя Госс. Версаль.

Интересно, насколько различаются эти картины. Написаны на один сюжет, но между ними пролегло 30 лет. Если в первом случае художник ориентировался на современные ему портреты русского императора, то во втором - явно на более поздние. И еще: на одном полотне Александр изображен с лентой ордена Андрея Первозванного, на второй - Почетного Легиона.

Встреча императора Наполеона с Александром I, великим князем Константином и королевой Луизой. 1807. Рене-Винсент Перено.

Наполеон награждает в Тильзите своим собственным орденом Почетного Легиона лучшего гренадера Преображенского полка Лазарева. 1808. Дебре. Версаль.

Ну ладно, я все понимаю. Но почему у нас преображенец на коне восседает? По-моему, исключительно для того, чтобы не рисовать Наполеона (который высоким ростом не отличался) рядом с солдатом-великаном. Неудобно, знаете ли.

Наполеон награждает в Тильзите своим собственным орденом Почетного Легиона лучшего гренадера Преображенского полка Лазарева (рисунок). 1808. Дебре. Версаль.

Прощание Наполеона I и Александра I после встречи в Тильзите 9 июля 1807 года. 1807-1810. Серанжели. Версаль.

За свитой нашего императора явственно видны плоты с павильонами на Немане. Так что, они так все две недели там и простояли?

Прощание Наполеона I и Александра I после встречи в Тильзите 9 июля 1807 года. Начало XIX века. Неизвестный художник по оригиналу Серанжели. Эрмитаж.

Копия довольно сильно отличается от оригинала. Рыжеватый блондин Александр (который еще и голову пудрил) превратился чуть ли не в брюнета.

Надо сказать, что у меня есть еще несколько картин, на которых изображена эта историческая встреча. Но я не знаю толком ни их авторов, ни даты создания.

Свидание императора Наполеона с Александром в Тильзите в 1807 году. Гравюра по оригиналу Вольфа (вроде как).

Похоже, эта гравюра послужила образцом для рисунка на табакерке.

И напоследок: этикетка шоколада (или вкладыш) начала XX века.

P.S. Картинки кликабельны. За помощь в собирании их спасибо maxfraikiev и isl .
P.P.S. Даты в тексте даны по ст. стилю, в подписям к картинкам – как когда, в зависимости от того, кто автор картины.
P.P.P.S. Для особо любопытных - воспоминания Дениса Давыдова.

«… Тринадцатого был этот торжественный и любопытный день. Так как демаркационная черта проходила по тальвегу или средине Немана, то на самой этой средине, возле сожженного моста, построены были два павильона вроде строящихся на реках купален, четвероугольных и обтянутых белым полотном. Один из них был и обширнее и красивее другого. Он определен был для двух императоров; меньший - для их свит. Павильоны эти построены были по приказанию Наполеона командовавшим артиллериею его армии генералом Ларибоассьером. На одном из фронтонов большого видно было с нашей стороны огромное А; на другом фронтоне, со стороны Тильзита, такой же величины литера N, искусно писанные зеленою краскою. Две больших, но обыкновенных барки с гребцами приготовлены были на обеих сторонах реки для поднятия обоих монархов с их свитами и доставления их к павильонам. Правый берег Немана, занимаемый тогда нами, - луговой и пологой, следственно, уступающий в высоте левому берегу, принадлежавшему тогда французам. Это местное обстоятельство было причиной, что все пространство земли, от самого города до первых возвышений, на коих лежали селения Амт-Баублен, Погеген и другие, - все было для них открыто и видимо, тогда как мы ничего другого не могли видеть, кроме Тильзита, торчавшего на хребте высокого берега и потом сходящего по скату его к Неману. Однако нам ясно представлялось все, что происходило в этой части города. Мы видели толпы жителей, мы могли даже различать мундиры всякого рода войск, там роившихся, и любоваться стоявшей по обеим сторонам главной улицы, от сгиба оной до берега Немана, старой гвардией, которой часть построена была несколькими линиями, обращенными лицом в нашу сторону. Все это войско ожидало появления непобедимого вождя своего, громоносного своего полубога, чтобы приветствовать его в минуту быстрого его проскока к пристани.

С нашей стороны никаких приготовлений не было сделано, кроме барки с гребцами и, в виде конвоя, одного полуэскадрона Кавалергардского полка и одного полуэскадрона, или полного эскадрона, прусской конной гвардии. Войска эти расположены были на берегу реки, правым флангом против сожженного моста, левым - к некогда богатой крестьянской усадьбе, называемой Обер-Мамелъшен-Круг и находящейся почти у самого берега, на повороте дороги, проложенной мимо ее из Тильзита в Амт-Баублен. Эта усадьба назначена была местом кратковременного приюта для императора Александра, дабы прибыть ему к барке и потом к павильону не ранее и не позже Наполеона. Долго искали красивее пристанища, но никакого уже строения на берегу не существовало; все разобраны были на бивачные костры, - да и это строение представляло вместо крыши одни стропилы: ибо вся солома, служившая крышей, снята была войсками для кормления лошадей, нуждавшихся не токмо в сене, но и в соломе.

Поутру некоторые из главных генералов наших съехались верхами в Амт-Баублен, где находился уже император. Князь Багратион туда же приехал, и я, пользуясь званием его адъютанта и жаждавший быть свидетелем такого необыкновенного зрелища, следовал за ним, одетый в богатый лейб-гусарский ментик.

Все были в парадной форме по возможности. Государь имел на себе Преображенский мундир покроя того времени. На каждой стороне воротника оного вышито было по две маленьких золотых петлицы такого же почти рисунка, какой теперь на воротниках Преображенского мундира, но несравненно меньше. Эксельбант висел на правом плече; эполетов тогда не носили. Панталоны были лосиные белые, ботфорты - короткие. Прическа тем только отличалась от прически нынешнего времени, что покрыта была пудрою. Шляпа была высокая; по краям оной выказывался белый плюмаж, и черный султан веял на гребне ее. Перчатки были белые лосиные, шпага на бедре; шарф вокруг талии и андреевская лента чрез плечо. Так был одет Александр.

Теперь одежда эта показалась бы несколько странною; но тогда она всем нравилась, особенно на тридцатилетнем мужчине такой чудесной красоты, стройности и ловкости, коими одарен был покойный император.

Около одиннадцати часов утра государь, прусский король, великий князь Константин Павлович и несколько генералов, назначенных сопровождать государя на барке, сели в коляски и отправились к берегу Немана, по Тильзитскому тракту. Прочие генералы с адъютантами своими скакали верхами по обеим сторонам колясок; эта процессия, без сомнения, видна была из Тильзита. Так прибыли мы в Обер-Мамельшен-Круг. Коляски остановились, и все вошли в огромную сельскую горницу. Государь сел близ окна, лицом ко входу. Он положил свою шляпу и перчатки на стол, стоявший возле него. Вся горница наполнилась генералами, с ним приехавшими и у коляски его скакавшими. Мы, адъютанты, вошли вслед за нашими генералами и поместились на дне картины, у самого входа.

Я не спускал глаз с государя. Мне казалось, что он прикрывал искусственным спокойствием и даже иногда веселостию духа чувства, его обуревавшие и невольно высказывавшиеся в ангельском его взгляде и на открытом, высоком челе его. И как могло быть иначе? Дело шло о свидании с величайшим полководцем, политиком, законодателем и администратором, пылавшим лучами ослепительного ореола, дивной, почти баснословной жизни, с завоевателем, в течение двух только лет, всей Европы, два раза поразившим нашу армию и стоявшим на границе России. Дело шло о свидании с человеком, обладавшим увлекательнейшим даром искушения и вместе с тем одаренным необыкновенной проницательностью в глубину характеров, чувств и мыслей своих противников. Дело шло не об одном свидании с ним, а, посредством этого свидания, об очаровании очарователя, об искушении искусителя, о введении в заблуждение светлого и положительного гениального его разума. Необходимо было отвлечь силы, внимание и деятельность Наполеона на какое-либо предприятие, которое по отдаленности своей могло бы дать время Европе хотя сколько-нибудь освободиться от загромоздивших ее развалин; России - приготовить средства для отпора покушений на независимость ее, рано или поздно государем предвиденных.

Вот что волновало мысли и душу Александра, и вот что им достигнуто было вопреки мнения света, всегда обворажающегося наружностью. Как и что ни говори, но победа в этом случае несомненно и неоспоримо осталась за нашим императором, это можно доказать самыми фактами. Наполеон очнулся от заблуждения своего только в конце 1809 года, когда великодушное упрямство испанцев отвлекло уже большую часть сил его от Европы и когда мы, будучи его союзниками, так явно уклонялись от содействия ему в войне с Австриею, чтобы сохранить с нею те связи дружества, которые нам немало пригодились в эпоху Отечественной войны.

Не прошло получаса, как кто-то вошел в горницу и сказал: "Едет, ваше величество". Электрическая искра любопытства пробежала по всех нас. Государь хладнокровно и без торопливости встал с своего места, взял шляпу, перчатки свои и вышел с спокойным лицом и обыкновенным шагом вон из горницы. Мы бросились из нее во все отверстия, прибежали на берег и увидели Наполеона, скачущего во всю прыть между двух рядов старой гвардии своей. Гул восторженных приветствий и восклицаний гремел вокруг него и оглушал нас, стоявших на противном берегу. Конвой и свита его состояли, по крайней мере, из четырехсот всадников.

Почти в одно время оба императора вступили каждый на свою барку. Государя сопровождали: великий князь Константин Павлович, Беннингсен, граф (что ныне князь) Ливен, князь Лобанов, Уваров и Будберг, министр иностранных дел. С Наполеоном находились: Мюрат, Бертье, Бессьер, Дюрок и Коленкур. В этот день король прусский не ездил на свидание; он оставался на правом берегу реки вместе с нами.
О, как явственно, - невзирая на мою молодость, - как явственно поняла душа моя глубокое, но немое горе этого истинного отца своего народа, этого добродетельнейшей жизни человека! С какими полными глазами слез, но и с каким восторгом глядел я на монарха, сохранившего все наружное безмятежие, все достоинство сана своего, при гибели, казалось, неотразимой и окончательной!

Но вот обе императорские барки отчалили от берега и поплыли. В эту минуту огромность зрелища восторжествовала над всеми чувствами. Все глаза обратились и устремились на противный берег реки к барке, несущей этого чудесного человека, этого невиданного и неслыханного полководца со времен Александра Великого и Юлия Кесаря, коих он так много превосходил разнообразностью дарований и славою покорения народов просвещенных и образованных.

Я глядел на него в подзорную трубку, хотя расстояние до противного берега было невелико и хотя оно сверх того уменьшалось по мере приближения барки к павильону.

Я видел его, стоявшего впереди государственных сановников, составлявших его свиту, - особо и безмолвно. Время изгладило из памяти моей род мундира, в котором он был одет, и в записках моих, писанных тогда наскоро, этого не находится, - но, сколько могу припомнить, кажется, что мундир был на нем не конно-егерский, обыкновенно им носимый, а старой гвардии. Помню, что на нем была лента Почетного Легиона, чрез плечо по мундиру, а на голове та маленькая шляпа, которой форма так известна всему свету. Меня поразило сходство его стана со всеми печатными изображениями его, тогда везде продаваемыми. Он даже стоял со сложенными руками на груди, как представляют его на картинках. К сожалению, от неимения опоры подзорная трубка колебалась в моих руках, и я не мог рассмотреть подробностей черт его так явственно, как бы мне этого хотелось.

Обе барки причалили к павильону почти одновременно, однако барка Наполеона немного прежде, так что ему достало несколько секунд, чтобы, соскочив с нее, пройти скорыми шагами сквозь павильон и принять императора нашего при самом сходе его с барки; тогда они рядом вошли в павильон. Сколько помнится, все особы обеих свит не входили в малый павильон, а оставались на плоту большого, знакомясь и разговаривая между собою. Спустя около часа времени они позваны были в большой павильон к императорам. Там-то Наполеон, сказав каждому из них по приветствию, говорил более, чем с другими, с Беннингсеном. Между прочим он сказал ему: "Вы были злы под Эйлау" (Vous etiez mechant a Eilau), выражая сим изречением упорство и ярость, с какими дрались войска наши в этом сражении, и заключил разговор с ним этими словами: "Я всегда любовался вашим дарованием, еще более вашею осторожностью" (J"ai toujours admire votre talent, votre prudence encore plus). Самолюбие почтенного старца-воина приняло эту полуэпиграмму за полный мадригал, ибо во мнении великих полководцев осторожность почитается последней военной добродетелью, предприимчивость и отважность - первыми. Этот анекдот рассказывал мне Беннингсен несколько раз, и каждый раз с новым удовольствием.

Так как Наполеон встретил императора Александра при выходе его из барки, то этикет требовал, чтобы император Александр проводил Наполеона до той барки, на которой он приехал, что и было сделано, и тем заключилось первое свидание.

Французы ликовали!
Музыканты сочиняли и играли марши и танцы разного рода в честь достопамятного свидания, в честь дружбы великих монархов и прочее. Стихотворцы сочиняли романсы, стансы и песни на те же предметы.
У меня остался в памяти отрывок одной из них - "Le radeau":
Sur un radeau
J"ai vu deux maitres de la terre;
Sur un radeau
J"ai vu la paix, j"ai vu la guerre
Et le sort de 1"Europe entiere
Sur un radeau.
Следующих куплетов не припомню, но вот конец последнего:
Je gagerai, que l"Angleterre
Graindrait moins une flotte entiere
Que ce radeau.

Что касается до нас, одно любопытство видеть Наполеона и быть очевидными свидетелями некоторых подробностей свидания двух величайших монархов в мире - несколько развлекли чувства наши; но тем и ограничивалось все наше развлечение. Общество французов нам ни к чему не служило; ни один из нас не искал не только дружбы, даже знакомства ни с одним из них, невзирая на их старание - вследствие тайного приказа Наполеона - привлекать нас всякого рода приветливостями и вежливостью. За приветливости и вежливость мы платили приветливостями и вежливостью - и все тут. 1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть.

Я не буду описывать свидания, сменившего на другой день первое свидание; это значило бы повторять мною сказанное. Разница между ними состояла в том только, что в последнем участвовал король прусский, что некоторые из особ свиты императора уступили места свои на барке другим особам и что государь и прусский король приглашены были на жительство в Тильзит.

Спеша привести в исполнение последнее обстоятельство, Наполеон в то же утро приказал вывести часть гвардии своей из половины Тильзита и приготовить эту половину города нашей гвардии. Там же приказал он отвести два лучшие дома для обоих монархов.
Этого же дня, в шесть часов пополудни, государь переехал в Тильзит. Наполеон встретил его величество у самого берега при выходе его из лодки. Вся французская пешая и конная гвардия стояла в параде по обеим сторонам главной улицы, от пристани до наполеоновской квартиры, куда государь приехал верхом рядом с Наполеоном. Там был обеденный стол, к которому приглашены были только великий князь Константин Павлович и Мюрат.

Вечером вступила в половину города, оставленную французской гвардией, часть нашей гвардии, назначенная находиться при высочайшей особе. Она состояла из одного баталиона Преображенского полка, под командою того же полка полковника графа Воронцова (ныне генерал-губернатор Новороссийских губерний), из одного полуэскадрона Кавалергардского полка, под командою того же полка ротмистра Левашева (ныне генерал от кавалерии и граф), из одного полуэскадрона, или взвода, Лейб-гусарского полка, под командой того же полка штабс-ротмистра Рейтерна (умер генерал-лейтенантом), и из нескольких лейб-казаков.

Дом, который занимал государь, находился на большой улице и отстоял от дома, занятого Наполеоном, в саженях восьмидесяти или в ста. Он был двухэтажный, хотя весьма неогромного объема; имел парадное крыльцо, впрочем, довольно тесное, но украшенное четырьмя колоннами. Вход на это крыльцо был прямо с улицы, по трем или четырем ступеням, между двух из средних колонн его фасада. Крыльцо это примыкало к довольно просторным сеням, представляющим три выхода: один в правые, другой в левые комнаты нижнего этажа и третий - прямо, на довольно благовидную и опрятную лестницу, ведущую в верхний этаж, обитаемый самим государем. Войдя на этот этаж, направо находилась общая комната; она была в симметрии с внутренним покоем государя и соединялась с этим покоем проходной комнатой, из коей была дверь на балкон, поддерживаемый колоннами парадного крыльца.

Кроме упомянутой мною части гвардии, находившейся в Тильзите с Воронцовым, Левашевым и Рейтерном, никому не позволено было, ни из наших, ни из прусских войск, приезжать в Тильзит. Разумеется, что из этого числа исключены были адъютанты, по случаю необходимых иногда сношений армии с императорскою главною квартирою, и, разумеется, что я не преминул воспользоваться этой привилегиею. Впрочем, любопытство видеть Наполеона восторжествовало над всеми надзорами. Множество наших генералов, штаб- и обер-офицеров, для избежания препятствий, одевались в партикулярные платья и проживали в Тильзите по нескольку дней. После кампании, столько тяжкой и продолжительной, Тильзит казался нам земным раем. Что же касается до высоких гостей этого города, я полагаю, что, невзирая на взаимное их согласие, приветливости, угождения и, если смею прибавить к этому священное слово, дружбу, по крайней мере наружную, - я полагаю, что род жизни, которую вели они, не соответствовал нраву и привычкам ни того, ни другого.

Дни шли за днями почти однообразно. В полдень или в час пополудни завтрак, вроде обеда. В шесть часов или император Александр приезжал к Наполеону верхом с малочисленными своими конвоем и свитою или Наполеон приезжал к Александру, также верхом, с огромною своею свитою и с огромным своим конвоем. Потом отправлялись они вместе на маневры каких-либо французских войск, или всей гвардии вообще, или гвардии же по частям, или корпуса Даву. Заметить надо, что, невзирая на близкое расположение корпуса Ланна от Тильзита, этот корпус ни разу не был представлен государю, потому что он состоял из одних обломков, оставшихся после понесенного им урона под Гейльсбергом и Фридландом. По окончании маневров Наполеон обыкновенно приглашал государя к себе, где в восемь часов они садились за трапезу. Почти ежедневно, в десять или в одиннадцать часов вечера, Наполеон посещал государя без этикета, по-дружески, пешком, один, без свиты, без охранной стражи, в той исторической шляпе, в том историческом сером сюртуке, от коих земля дрожала и которые, казалось, курились еще дымом сражений на самых дружеских беседах. Там он пил чай и оставался с глаза на глаз с государем до часу, а иногда и до двух часов за полночь.

Король прусский переехал в Тильзит 16-го и с того дня часто провождал время с Александром и Наполеоном, - кроме вечерних бесед. Королева прибыла 25-го, за два только дня до заключения мира…

Имея некоторое право посещать Тильзит, я просил князя Багратиона о дозволении мне ездить туда как можно чаще. Князь, столько же взыскательный начальник во всем, что касалось до службы, сколько снисходительный и готовый на одолжения подчиненных своих во всяком другом случае, согласился на мою просьбу без затруднения и почти ежедневно посылал меня с разными препоручениями к разным особам, проживавшим тогда в Тильзите. Это обстоятельство представило мне средство видеть почти ежедневно Наполеона, и часто на расстоянии одного или двух шагов от себя, не далее.
Чтобы избежать повторений, я опишу только первую мою встречу с ним; прочие, кроме кой-каких особенностей, не достойных внимания, во всем сходствовали с этой первою встречею.
Не помню, которого числа, знаю только, что скоро после переезда государева в Тильзит, князь Багратион послал меня с запискою к одному из чиновников императорской главной квартиры. Я нарядился в парадный лейб-гусарский мундир и переехал чрез Неман на лодке. Особа, к которой я послан был, находилась в общей комнате дома, занимаемого государем. Я нашел в этой комнате князя Куракина и князя Лобанова, уполномоченных тогда при переговорах о мире, прусского фельдмаршала Калькрейта, некогда покорителя Майнцкой крепости и свежего еще и знаменитого защитника Данцига, множество министров и других государственных сановников. При мне вошел Коленкур с какою-то особого рода надменною и наглою учтивостью. Он прислан был Наполеоном с приглашением государя на маневры в шесть часов и к его обеденному столу после маневров. Спесивая осанка этого временщика переступала меру терпимости! После, во время посольства своего в Петербурге, он был еще напыщеннее и неприступнее; но, Боже мой! надо было видеть его восемь лет после, под Парижем, в утро победного вступления нашего в эту столицу!
Исполня данное мне препоручение, я пошел к однополчанам моим, конвойным лейб-гусарам, где пробыл до шестого часу в нетерпении и в надежде рассмотреть Наполеона лучше, чем я видел его, плывшего на барке.
В шестом часу я уже был на парадном крыльце дома государя.

Не прошло получаса, как услышал я топот многочисленной конницы и увидел толпу всадников, несущихся во всю прыть по главной улице к дому его величества. Это был Наполеон, окруженный своею свитою и конвоем.
Толпа, сопутствовавшая ему, состояла, по крайней мере, из трехсот человек. Впереди скакали конные егеря, за ними все, облитые золотом, в звездах и крестах, маршалы и императорские адъютанты (то же, что у нас генерал-адъютанты). За этою блестящею толпою скакала не менее ее блестящая толпа императорских ординарцев (officiers d"ordonnance, род наших флигель-адъютантов), перемешанных со множеством придворных чиновников, маршальских адъютантов и офицеров генерального штаба, также чрезвычайно богато и разнообразно одетых. Вся эта кавалькада замыкалась несколькими десятками другой части скакавших впереди конных егерей. В самой средине этой длинной колонны, между маршалами, скакал сам Наполеон.
И вот он у крыльца. Один из двух бессменных пажей его, Мареско, сын славного инженерного генерала, хорошенький мальчик лет семнадцати, одетый в гусарском коричневом доломане с золотом и в треугольной шляпе с полями, соскочил с лошади своей, бросился перед лошадь Наполеона и схватил ее обеими руками под уздцы. Наполеон сошел или, лучше сказать, спрыгнул с нее, и так быстро вбежал на крыльцо и прошел мимо меня к лестнице, ведущей в государевы покои, что я едва мог заметить его. За ним пошли маршалы и адъютанты его; но все прочие чиновники, свита и конвой его остались верхами на улице. Мюрат, шедший вслед за Наполеоном, встретясь у крыльца с великим князем Константином Павловичем, занялся с ним разговором и не пошел далее. Я долго смотрел на этого Мюрата, на этого, без сомнения, одного из блистательнейшей храбрости военачальников европейских конниц. Его красивость стана и лица, его карусельный род одежды, со всем тщанием и со всем кокетством модной красавицы носимый, бросались в глаза. Известно, что он наряжался богаче и великолепнее на те сражения, в которых он предвидел более опасностей. Но известно также, что, при этом рыцарском духе, дарования его ограничивались яростью в сечах, картинною наружностью и одним навыком механического построения громад кавалерии и действием ими на пункты, указанные Наполеоном.
Мареско вошел на крыльцо и остановился возле меня, препоруча придворному, распудренному и покрытому галунами, конюшему держать Наполеонову лошадь у самых ступеней крыльца. Я помню, что лошадь эта была рыжая, очень небольшого роста, но чистейшей арабской крови и с длинным хвостом. Седло на ней было бархатное малиновое, чепрак такой же, золотом шитый, оголовье из золотого галуна; удила и стремена из литого золота.
Вдруг зашумело на государевой лестнице. Маршалы и адъютанты сходили с нее не останавливаясь и быстро шли к лошадям своим. Мареско предупредил их. Он стремглав бросился с крыльца к Наполеоновой лошади, которую, приняв от конюшего, взял под уздцы, как прежде. Несколько лет пред тем республиканец, несколько часов пред тем гордый вельможа, - Коленкур, в богатом обер-шталмейстерском мундире и с двумя звездами на груди, держал одною рукою стремя для наполеоновской ноги, другою - хлыст для руки его, ожидая подхода барина своего к лошади.

Наполеон вышел из сеней на крыльцо рядом с государем и от тесноты крыльца остановился так близко ко мне, что я принужден был попятиться, чтобы как-нибудь случайно не толкнуть его. Он рассказывал что-то государю весело и с жаром. Я ничего не слышал. Я весь был зрение. Я пожирал его глазами, стараясь напечатлеть в памяти моей все черты, все изменения физиономии, все ухватки его. К счастью моему, он, как будто в угождение мне, заговорился более, чем обыкновенно говаривал на ходу к какому-нибудь предмету, и оттого пробыл возле меня, конечно, более двух минут. Я был доволен, но не совсем. Мне непременно хотелось видеть явственнее цвет глаз и взгляд его, и он в эту минуту, как бы нарочно, обратил голову на мою сторону и прямо взглянул мне в глаза. Взгляд его был таков, что во всяком другом случае я, конечно, опустил бы веки; но тут любопытство мое все превозмогло. Взор мой столкнулся с его взором и остановился на нем твердо и непоколебимо. Тогда он снова обратился к государю с ответом на какой-то вопрос его величества, сошел со ступеней крыльца, надел шляпу, сел на лошадь, толкнул ее шпорами и поскакал, как приехал: почти во все поводья. Все это было сделано одно за другим, без антрактов. В ту же секунду все впереди его, все вокруг него, все позади его стоявшие всадники различных чинов и званий разом двинулись с места, также во все поводья, и все великолепное зрелище, как блестящий и громозвучный метеор, мгновенно исчезло из виду.

Я уже сказал, сколько поражен был сходством стана Наполеона со всеми печатными и тогда везде продаваемыми изображениями его. Не могу того же сказать о чертах его лица. Все виденные мною до того времени портреты его не имели ни малейшего с ним сходства. Веря им, я полагал Наполеона с довольно большим и горбатым носом, с черными глазами и волосами, словом, истинным типом италианской физиономии. Ничего этого не было.

Я увидел человека малого роста, ровно двух аршин шести вершков, довольно тучного, хотя ему было тогда только тридцать семь лет от роду и хотя образ жизни, который он вел, не должен бы, казалось, допускать его до этой тучности. Я увидел человека, державшегося прямо, без малейшего напряжения, что, впрочем, есть принадлежность всех почти людей малого роста. Но вот что было его собственностию: это какая-то сановитость благородно-воинственная и, без сомнения, происходившая от привычки господствовать над людьми и чувства морального над ними превосходства. Не менее замечателен он был непринужденностию и свободою в обращении, так и безыскусственною и натуральною ловкостью в самых пылких и быстрых приемах и ухватках своих, на ходу и стоя на месте. Я увидел человека лица чистого, слегка смугловатого, с чертами весьма регулярными. Нос его был небольшой и прямой, на переносице которого едва приметна была весьма легкая горбинка. Волосы на голове его были не черные, но темно-русые, брови же и ресницы ближе к черному, чем к цвету головных волос, и глаза голубые, - что, от его почти черных ресниц, придавало взору его чрезвычайную приятность. Наконец, сколько раз ни случалось мне видеть его, я ни разу не приметил тех нахмуренных бровей, коими одаряли его тогдашние портретчики-памфлетисты.

В этот день и, впрочем, во все последовавшие дни мундир на нем был конно-егерский, темно-зеленый, с красною выпушкою и с отворотами наискось, срезанными так, чтобы виден был белый казимировый камзол с маленькими мундирными пуговицами. Эполеты на нем были золотые полковничьи, подобные нынешним нашим эполетам полных генералов, без звездочек. На мундире его была звезда и крестик Почетного Легиона. Нижнее платье белое казимировое, ботфорты выше колена, из мягкой кожи, весьма глянцевитые и с легкими золотыми шпорами. Шпага на бедре и шляпа в руке, пока не подходил он к лошади…»

HАПОЛЕОН I (Napoleon) (Наполеон Бонапарт) (1769-1821), французский император в 1804-14 и в марте - июне 1815. Уроженец Корсики. Начал службу в войсках в 1785 в чине младшего лейтенанта артиллерии; выдвинулся в период Великой французской революции (достигнув чина бригадного генерала) и при Директории (командующий армией). В ноябре 1799 совершил государственный переворот (18 брюмера), в результате которого стал первым консулом, фактически сосредоточившим в своих руках с течением времени всю полноту власти; в 1804 провозглашен императором. Установил диктаторский режим. Провел ряд реформ (принятие гражданского кодекса, 1804, основание французского банка, 1800, и др.). Благодаря победоносным войнам значительно расширил территорию империи, поставил в зависимость от Франции большинство государств Зап. и Центр. Европы. Поражение наполеоновских войск в войне 1812 против России положило начало крушению империи Наполеона I. Вступление в 1814 войск антифранцузской коалиции в Париж вынудило Наполеона I отречься от престола. Был сослан на о. Эльба. Вновь занял французский престол в марте 1815 (см. «Сто дней»). После поражения при Ватерлоо вторично отрекся от престола (22 июня 1815). Последние годы жизни провел на о. Св. Елены пленником англичан.

Алекса́ндр I (Благослове́нный), Алекса́ндр Па́влович (12 (23) декабря 1777, С.-Петербург - 19 ноября (1 декабря) 1825, Таганрог) - император Российской империи с 11 (23) марта 1801 по 19 ноября (1 декабря) 1825), старший сын императора Павла I и Марии Фёдоровны. В начале правления провёл умеренно либеральные реформы, разработанные Негласным комитетом и М.М. Сперанским. Во внешней политике лавировал между Великобританией и Францией. В 1805-07 участвовал в антифранцузских коалициях. В 1807-12 временно сблизился с Францией. Вёл успешные войны с Турцией (1806-12) и Швецией (1808-09). При Александре I к России присоединены территории Восточной Грузии (1801), Финляндии (1809), Бессарабии (1812), Азербайджана (1813), бывшего герцогства Варшавского (1815). После Отечественной войны 1812 возглавил в 1813-14 антифранцузскую коалицию европейских держав. Был одним из руководителей Венского конгресса 1814-15 и организаторов Священного союза. В последние годы жизни нередко говорил о намерении отречься от престола и «удалиться от мира», что после его неожиданной смерти от брюшного тифа в Таганроге породило легенду о «старце Федоре Кузьмиче». Согласно этой легенде, в Таганроге умер и был затем похоронен не Александр, а его двойник, в то время как царь ещё долго жил старцем-отшельником в Сибири и умер в 1864.

Внешняя политика и их дружба

Россия и Франция были связаны единой судьбой, определявшей многое не только в их жизни. Две империи оказались одновременно и параллельными друг другу, и очень разными. Историки рассказывают об этом длинными фразами. Искусство наглядно показывает это без слов. Культурное сродство, заложенное веком Просвещения, оказалось не просто сильнее политической вражды. Оно включило эту вражду (и ее вариант - трогательный союз) внутрь себя, сделало ее конкретным вариантом культурной истории, более долговечной и важной для потомства, чем история политическая. Памятники рассказывают нам о той же ситуации любви и ненависти, которую ощущали и ощущают политики.

На западе Россия активно участвовала в европейских делах. В первые полтора десятилетия XIX в. реализация западного направления была связана с борьбой против агрессии Наполеона. После 1815 г. основной задачей внешней политики России в Европе стало поддержание старых монархических режимов и борьба с революционным движением. Александр I и Николай I ориентировались на наиболее консервативные силы и чаще всего опирались на союзы с Австрией и Пруссией. В 1848 г. Николай помог австрийскому императору подавить революцию, вспыхнувшую в Венгрии, и задушил революционные выступления в Дунайских княжествах.

В самом начале XIX в. Россия придерживалась нейтралитета в европейских делах. Однако агрессивные планы Наполеона, с 1804 г. французского императора, заставили Александра I выступить против него. В 1805 г. сложилась 3-я коалиция против Франции: Россия, Австрия и Англия. Начавшаяся война оказалась крайне неудачной для союзников. В ноябре 1805 г. их войска потерпели поражение под Аустерлипем. Австрия вышла из войны, коалиция развалилась.

Россия, продолжая бороться в одиночку, пыталась создать против Франции новый союз. В 1806 г. образовалась 4-я коалиция: Россия, Пруссия, Англия и Швеция. Однако французская армия в течение всего нескольких недель вынудила Пруссию капитулировать. Вновь Россия оказалась одинокой перед грозным и сильным противником. В июне 1807 г. она проиграла сражение под Фридляндом (территория Восточной Пруссии, ныне Калининградская область России). Это заставило Александра I вступить с Наполеоном в переговоры о мире.

Летом 1807 г. в Тильзите Россия и Франция подписали мирный, а потом и союзный договор. По его условиям из отторгнутых от Пруссии польских земель создавалось Герцогство Варшавское под протекторатом Наполеона. Эта территория в будущем стала плацдармом для нападения на Россию. Тильзитский договор обязал Россию примкнуть к континентальной блокаде Великобритании и разорвать с ней политические отношения. Разрыв традиционных торговых связей с Англией наносил значительный ущерб экономике России, подрывая ее финансы. Дворяне, материальное благополучие которых во многом зависело от продажи в Англию русской сельскохозяйственной продукции, проявляли особое недовольство этим условием и лично Александром I. Тильзитский мир был невыгоден для России. Вместе с тем он дал ей временную передышку в Европе, позволив активизировать политику на восточном и северо-западном направлениях.

Наполеон, почувствовав серьезное политическое значение байленской катастрофы. Он хотя и прикидывался спокойным, упирая на то, что байленская потеря - совершенный пустяк в сравнении с ресурсами, которыми владеет его империя, но понимал отлично, как это событие должно подействовать на Австрию, которая стала вооружаться с удвоенной энергией.

Австрия видела, что у Наполеона неожиданно оказался не один фронт, а два, и что этот новый южный испанский фронт будет отныне очень ослаблять его на Дунае. Чтобы удержать Австрию от войны, нужно было дать ей понять, что Александр I вторгнется в австрийские владения с востока, пока Наполеон, его союзник, будет с запада идти на Вену. Для этого и была главным образом затеяна эрфуртская демонстрация дружбы обоих императоров.

Александр I переживал трудное время после Тильзита. Союз с Наполеоном и неизбежные последствия этого союза - разрыв с Англией - жестоко задевали экономические интересы и дворянства и купечества. Фридланд и Тильзит считались не только несчастьем, но и позором.

Александр надеялся, поверив обещаниям Наполеона, что, приобретя благодаря франко-русскому союзу со временем часть Турции, он успокоит этим придворную, гвардейскую, общедворянскую оппозицию. Но время шло, а никаких шагов со стороны Наполеона, направленных в эту сторону, предпринято не было; мало того, до Петербурга начали доходить слухи, будто Наполеон подстрекает турок к дальнейшему сопротивлению в той войне, которую они вели в это время против России. В Эрфурте оба участника франко-русского союза надеялись рассмотреть поближе доброкачественность карт, при помощи которых каждый из них ведет свою дипломатическую игру. Оба союзника обманывали друг друга, оба это знали, хотя еще пока и не вполне, оба не доверяли друг другу ни в чем и оба нуждались друг в друге. Александр считал Наполеона человеком величайшего ума; Наполеон признавал дипломатическую тонкость и хитрость Александра. "Это настоящий византиец",- говорил французский император о русском царе. Поэтому при первой встрече в Эрфурте 27 сентября 1808 г. они с жаром обнялись и расцеловались публично и не переставали проделывать это две недели подряд, ежедневно и неразлучно показываясь на смотрах, парадах, бахчах, пирах, в театре, на охоте, на верховых прогулках. Публичность была самым главным в этих объятиях и поцелуях: для Наполеона эти поцелуи утратили бы всю свою сладость, если бы о них не узнали австрийцы, а для Александра - если бы о них не узнали турки.

Александр за год, прошедший между Тильзитом и Эрфуртом, удостоверился в том, что Наполеон только поманил его обещанием отдать ему "Восток", а себе взять "Запад"; ясно было, что он не только не позволит царю занять Константинополь, но что даже Молдавию и Валахию Наполеон предпочел бы оставить в руках турок. С другой стороны, царь видел, что Наполеон за целый год после Тильзита не удосужился убрать свои войска даже из той части Пруссии, которую он возвратил прусскому королю. Что касается Наполеона, то для него самым главным делом было удержать Австрию от выступления против Франции, пока ему. Наполеону, не удастся покончить с разгоревшейся в Испании партизанской войной. А для этого Александр должен был обязаться активно действовать против Австрии, если Австрия решится выступить. И вот этого-то прямого обязательства Александр не хотел ни дать, ни выполнить. Наполеон согласен был наперед отдать за эту русскую военную помощь Александру Галицию и даже еще владения у Карпат. Впоследствии самые выдающиеся представители как славянофильской, так и национально-патриотической школы русской историографии горько упрекали Александра в том, что он не пошел на эти предложения Наполеона и пропустил случай, который уже никогда более не повторялся. Но Александр подчинился после слабых попыток сопротивления тому сильному течению в русском дворянстве, которое видело в союзе с Наполеоном, дважды разгромившим русскую армию (в 1805 и 1807 гг.), не только позор (это бы еще куда ни шло), но и разорение. Анонимные письма, напоминавшие Александру о том, чем кончил Павел, его отец, который тоже вступал в дружбу с Наполеоном, были достаточно убедительны. И все-таки Александр боялся Наполеона и рвать с ним ни за что не хотел. По указанию и приглашению Наполеона, желавшего наказать Швецию за ее союз с Англией, Александр еще с февраля 1808 г. вел со Швецией войну, которая кончилась отторжением от Швеции всей Финляндии до реки Торнео и присоединением ее к России. Александр знал, что даже и этим он не успокоил раздражения и беспокойства русских помещиков, для которых интересы своего кармана стояли бесконечно выше всяких территориальных государственных экспансий на бесплодном севере. Во всяком случае приобретение Финляндии было для Александра тоже аргументом в пользу того, что с Наполеоном рвать сейчас и опасно и невыгодно.

В Эрфурте Талейран впервые предал Наполеона, войдя в тайные сношения с Александром, которому советовал сопротивляться наполеоновской гегемонии. Талейран впоследствии мотивировал свое поведение будто бы заботой о Франции, которую безумное властолюбие Наполеона влекло к гибели. "Русский государь цивилизован, а русский народ не цивилизован, французский государь не цивилизован, а французский народ цивилизован. Нужно, чтобы русский государь и французский народ вступили между собой в союз",- такой льстивой фразой старый интриган начал свои тайные переговоры с царем.

О Талейране говорили, что он во всю свою жизнь "продавал тех, кто его покупал". В свое время он продал Директорию Наполеону, теперь в Эрфурте продавал Наполеона Александру. Впоследствии он продал Александра англичанам. Он только англичан никому не продал, потому что только они его не купили (хотя он им несколько раз предлагал себя по самой сходной цене).

Здесь неуместно углубляться в мотивы Талейрана (получившего потом от Александра деньги, хотя и не в таком большом количестве, как он рассчитывал). Для нас тут важно отметить две черты: во-первых, Талейран яснее других видел уже в 1808 г. то, что более или менее смутно, неясно начинало тревожить, как уже было сказано, многих маршалов и сановников; во-вторых, Александр понял, что наполеоновская империя не так прочна и несокрушима, как это могло показаться. Он стал противиться наполеоновскому домогательству по вопросу о военном выступлении России против Австрии в случае новой франко-австрийской войны. Во время одного из таких споров Наполеон швырнул об землю свою шляпу и стал в бешенстве топтать ее ногами. Александр в ответ на эту выходку заявил: "Вы резки, а я упрям... Будем разговаривать, будем рассуждать, а иначе я уеду".Союз остался формально в силе, но отныне рассчитывать на него Наполеон не мог.

В большой тревоге ждали в России, благополучно ли окончится свидание в Эрфурте: не арестует ли Наполеон Александра, как он это сделал всего четыре месяца назад с испанскими Бурбонами, заманив их в Байонну. "Никто уже и не надеялся, что он вас отпустит, ваше величество",- откровенно (и к большой досаде Александра) проговорился один старый прусский генерал, когда Александр возвращался из Эрфурта. С внешней стороны все было превосходно: в течение всего эрфуртского свидания вассальные короли и другие монархи, составлявшие свиту Наполеона, не переставали умиляться сердечной взаимной любви Наполеона и царя. Но сам Наполеон, проводив Александра, был угрюм. Он знал, что вассальные короли не верят в крепость этого союза и что Австрия тоже не верит. Нужно было покончить с испанскими делами как можно скорее.

В Испании у Наполеона было 100 тысяч человек. Он приказал, чтобы еще 150 тысяч в спешном порядке вторглись в Испанию. Крестьянское восстание разгоралось с каждым месяцем. Испанское слово "гверилья", "маленькая война", неправильно передавало смысл происходящего. Эта война с крестьянами и ремесленниками, с пастухами овечьих стад и погонщиками мулов беспокоила императора гораздо сильнее, чем другие большие кампании.

После рабски смирившейся Пруссии испанское яростное сопротивление казалось особенно странным и неожиданным. И все-таки Наполеон даже и не подозревал, до чего дойдет этот испанский пожар. На генерала Бонапарта это еще могло бы повлиять отчасти отрезвляющим образом, но на императора Наполеона, победителя Европы, "бунт нищих оборванцев" уж повлиять не мог.

Не уверенный в помощи Александра и почти убежденный, что Австрия выступит против него. Наполеон поздней осенью 1808 г. помчался в Испанию.

Франция и Россия связаны замечательно непростой историей политических и культурных взаимоотношений. Война с Наполеоном была главным событием русской истории XIX века. Но у нее был странный результат. В России усилился культ Наполеона, а традиционная любовь к французской культуре возросла безмерно. Повсеместно господствовал стиль ампир с его русским вариантом. Русский император заказывал для своего кабинета большую картину «Парад старой гвардии», а в составе русской гвардии была создана часть, носившая униформу, сознательно повторявшую форму наполеоновских воинов.

Республиканские идеи, вдохновившие русских дворян на восстание декабристов, тоже были привезены из императорской Франции.

Внутренняя симпатия существовала, несмотря на объективные политические и социальные противоречия.

Художественный стиль ампир означал бы «стиль Наполеона», если бы он не стал международным и не вышел за рамки эпохи. Идеология наполеоновской Империи создала некий искусственный Ренессанс, который возрождал не античный дух, но символику и знаки римского военизированного мира - орлов, доспехи, ликторские связки, жертвенные треножники - и присущую римской эстетике торжественную строгость. Этот стиль, созданный «под Наполеона», стал важным вкладом в историю культуры, не менее важным, чем военные походы с их яркими победами и мрачными поражениями. Стиль пережил Наполеона и прижился во многих странах мира, но особенно и очень красиво в другой империи - в России. То, что называют русским ампиром - часть международного явления. Однако в России «имперский» стиль не только преобразился формой, но и нашел новые исторические истоки и ключевые символы - прошлое Руси с ее шлемами и кольчугами, с образом-идеалом средневекового витязя.

Показанные рядом произведения французского и русского прикладного искусства начала XIX века подтверждают мировой характер стиля, созданного Францией, превратившей Республику обратно в монархию, ориентируясь на идеалы и стилистику Древнего мира. Россия ввозила блестящие памятники французского мастерства. Французские художники создавали эскизы для русских фабрик. Оригинальные произведения русских мастерских не уступали привозным и были насыщены собственной идеологической программой. Все это может показать Россия и ее музей - Эрмитаж. Но он демонстрирует еще и предметы с более сильным французским акцентом. Благодаря стечению обстоятельств, личным симпатиям и династическим бракам, в России оказались многие наполеоновские вещи, хранившиеся в семье Богарне: от сабли, которая была с Наполеоном при Маренго, до сервиза.

Однако за рассказом об искусстве скрывается очень близкая русской истории тема. Золоченые герои французского и русского производства стоят рядом как братья, подобно Александру Павловичу и Наполеону на плоту в Тильзите. Тема «Александр и Наполеон» любима не только историками, но и всеми, кто в России размышляет об отечественной истории. Драматический разрыв с Францией после убийства Павла, унизительный разгром при Аустерлице, обрадовавшее всех примирение, умело использованное в политических целях России. Вероломное превентивное нападение, потеря Москвы и страшное унижение всеевропейских победителей, закончившееся взятием русскими войсками Парижа, который был поражен благородством императора-победителя. Это - красивая сага.

Для Эрмитажа существует еще один аспект этой истории. Имя ему Виван Денон. Замечательный художник, один из организаторов научной египетской экспедиции Наполеона, создатель Лувра, отец «египтомании», масон и мистик, служивший в молодости при русском Дворе. В России хранятся подаренный им египетский папирус и роскошная книга его восточных гравюр. Говорят, что в период дружбы Александра и Наполеона он помогал покупать картины для Эрмитажа, в том числе, якобы, - «Лютниста» Караваджо. Александр наградил его орденом Святой Анны в благодарность за присланные в Петербург предметы искусства. Будучи директором Лувра, он безуспешно пытался купить у императрицы Жозефины часть ее художественной коллекции. Дочь Жозефины продала картины и скульптуры Александру, в Эрмитаж. Русский император, в свою очередь, защищал право Франции сохранить сокровища, собранные Деноном по всей Европе.

Наши культурные взаимодействия полны увлекательных эпизодов, многие из которых зримо и незримо стоят за удивительно красивыми вещами, объединенными «под знаком двух орлов» - российского и французского.

Бухарестский мирный договор имел большое значение. Он был заключен за месяц до нападения Наполеона на Россию и расстроил его надежды на помощь турецкой армии. Договор позволил русскому командованию сосредоточить все силы на отражении наполеоновской агрессии. Успехи русского оружия и заключение Бухарестского договора привели к ослаблению политического, экономического и религиозного ига Османской империи над христианскими народами Балканского полуострова.

Причины расторжения дружбы, их интересы общие и противоречия

После Эрфурта Александр вернулся в Петербург еще с намерением поддерживать франко-русский союз и не выходить из фарватера наполеоновской политики, по крайней мере в ближайшем будущем. Когда будет написана научная и детальная социально-экономическая и политическая история России начала XIX в., тогда, вероятно, будущий исследователь много внимания уделит и очень много страниц посвятит этим любопытным годам от Эрфурта до нашествия Наполеона в 1812 г В эти четыре года мы видим сложную борьбу враждебных социальных сил и течений, определивших историческую закономерность как появления фигуры Сперанского, так и его крушения.

По-видимому, вопрос о введении некоторых реформ в управление Российской империи выдвигался достаточно настойчиво условиями того времени. Толчков, способствовавших созданию необходимости реформы, было достаточно: Аустерлиц, Фридланд, Тильзит. Но, с другой стороны, страшные поражения в двух больших войнах, которые велись Россией в 1805-1807 гг. против Наполеона, окончились, что бы там ни говорилось о тильзитском позоре, сравнительно выгодным союзом со всемирным завоевателем и затем в скором времени приобретением огромной Финляндии. Значит, причин для очень глубоких, коренных реформ, даже хотя бы для таких, какие после иенского разгрома наметились для Пруссии, русский царь не усматривал. Тут и пришелся необыкновенно кстати ко двору Сперанский. Умный, ловкий и осторожный разночинец вернулся из Эрфурта, куда он ездил в свите Александра, в полном восторге от Наполеона. Крепостного права Сперанский никак, даже отдаленно, не трогал - напротив, убедительно доказывал, что оно совсем не рабство. Православной церкви тоже никак не трогал,- напротив, говорил ей много комплиментов при всяком удобном случае. На какое-либо ограничение самодержавия он и подавно не только не посягал, но, наоборот, в царском абсолютизме видел главный рычаг затеянных им преобразований. А преобразования эти как раз и были предназначены для того, чтобы обратить рыхлую полувосточную деспотию, вотчину семьи Гольштейн-Готторпов, присвоивших себе боярскую фамилию вымерших Романовых, в современное европейское государство с правильно действующей бюрократией, с системой формальной законности, с организованным контролем над финансами и администрацией, образованным и деловым личным составом чиновничества, с превращением губернаторов из сатрапов в префектов, словом, он желал насадить на русской почве те же порядки, которые, по его представлению, превратили Францию в первую страну в мире. Сама по себе эта программа ничуть не противоречила мыслям, чувствам, желаниям Александра, и царь несколько лет подряд поддерживал своего любимца. Но и Александр и Сперанский рассчитали без хозяина. Родовитая знать и руководимый ею среднедворянский слой учуяли врага, сколько бы он ни прикрывался умеренностью и благонамеренностью. Они поняли инстинктом, что Сперанский стремится феодально-абсолютистское государство сделать буржуазно-абсолютистским и создать формы, которые по существу несовместимы с существовавшим в России феодально-крепостным укладом и дворянским строем политического и общественного быта.

Дружной фалангой пошли они против Сперанского. Не случайно, а органически реформаторская работа Сперанского связывалась в их глазах с приверженностью руководящего министра к франко-русскому союзу, к дружбе с военным диктатором Франции и Европы; не случайно, а органически в умах русской знати ассоциировались попович, который вводит экзамены для чиновников и хочет вытеснить дворянство из государственной машины, чтобы передать эту машину разночинцам, кутейникам и купцам, и французский завоеватель, который разоряет это же русское дворянство континентальной блокадой и к которому на поклон ездил в Эрфуртскую орду царь со своим фаворитом. Какова была твердая линия придворно-дворянской оппозиции в Петербурге и Москве в 1808- 1812 гг., и эта оппозиция направлялась одинаково резко и против внутренней и против внешней политики царя и его министра.

Уже это обстоятельство лишало франко-русский союз должной прочности. В русских аристократических салонах порицали отнятие Финляндии у Швеции, потому что это было сделано по желанию Наполеона, и не хотели даже получить Галицию, если для этого требовалось помогать в 1809 г. ненавистному Бонапарту против Австрии. Всячески старались показать холодность французскому послу в Петербурге Коленкуру, и чем ласковее и сердечнее был с ним царь, тем демонстративнее обнаруживали свою неприязнь аристократические круги, как нового Петербурга, так и особенно старой Москвы.

Но с конца 1810 г. Александр перестал противиться этому побеждающему течению. Во-первых, тильзитские речи Наполеона о распространении русского влияния на Востоке, в Турции, оказывались только словами, и это разочаровывало Александра; во-вторых. Наполеон все не выводил войска из Пруссии и, главное, вел какую-то игру с поляками, не покидая мысли о восстановлении Польши, что грозило целости русских границ и отторжением Литвы; в-третьих, протесты и неудовольствие Наполеона по поводу неисполнения в точности условий континентальной блокады принимали очень оскорбительные формы; в-четвертых, произвольные аннексии одним росчерком пера целых государств, практикуемые Наполеоном так охотно в 1810- 1811 гг., беспокоили и раздражали Александра. Непомерное могущество Наполеона само по себе висело вечной угрозой над его вассалами, а на Александра после Тильзита смотрели (и он это знал) как на простого вассала Наполеона. Иронизировали над маленькими подачками, которые Наполеон давал Александру и в 1807 г., подарив ему прусский Белосток, и в 1809 г., подарив царю один австрийский округ на восточной (галицийской) границе; говорили, что Наполеон так обращается с Александром, как прежние русские цари со своими холопами, жалуя им в награду за службу столько-то душ.

Когда не удалась женитьба Наполеона на великой княжне Анне Павловне, то во всей Европе впервые стали говорить о приближающейся резкой размолвке между обоими императорами. Женитьба Наполеона на дочери австрийского императора истолковывалась как замена франко-русского союза франко-австрийским.

Есть точные указания, что впервые не только размышлять вслух о войне с Россией, но и серьезно изучать этот вопрос Наполеон начал с января 1811 г., когда ознакомился с новым русским таможенным тарифом. Этот тариф очень повышал пошлины на ввоз в Россию вин, шелковых и бархатных материй и других предметов роскоши, т. е. как раз тех товаров, которые являлись главными предметами французского импорта в Россию. Наполеон протестовал против этого тарифа; ему ответили, что плачевное состояние русских финансов вынуждает к подобной мере. Тариф остался. Жалобы на слишком легкий пропуск в Россию колониальных товаров на мнимонейтральных, а на самом деле английских судах все учащались. Наполеон был уверен, что русские тайком выпускают английские товары и что из России эти товары широко распространяются в Германии, Австрии, Польше и, таким образом, блокада Англии сводится к нулю.

Александр тоже думал о неизбежности войны, искал союзников, вел переговоры с Бернадоттом, прежде наполеоновским маршалом, теперь наследным принцем шведским и врагом Наполеона. 15 августа 1811 г. на торжественном приеме дипломатического корпуса, прибывшего поздравить Наполеона с именинами, император, остановившись около русского посла князя Куракина, обратился к нему с гневной речью, имевшей угрожающий смысл. Он обвинял Александра в неверности союзу, в неприязненных действиях. На что надеется ваш государь? - спросил он угрожающе. Наполеон предложил затем Куракину немедленно подписать соглашение, которое улаживало бы все недоразумения между Россией и Французской империей. Куракин, оробевший и взволнованный, заявил, что у него нет полномочий для такого акта. Нет полномочий? - крикнул Наполеон.- Так потребуйте себе полномочий!.. Я не хочу войны, я не хочу восстановить Польшу, но вы сами хотите присоединения к России герцогства Варшавского и Данцига... Пока секретные намерения вашего двора не станут открытыми, я не перестану увеличивать армию, стоящую в Германии! Оправданий и объяснений Куракина, отвергавшего все эти обвинения, император не слушал, а говорил и повторял на все лады свои мысли.

После этой сцены уже никто в Европе не сомневался в близкой войне. Наполеон постепенно превращал всю вассальную Германию в обширный плацдарм для будущего нашествия. Одновременно он решил принудить к военному союзу с собой как Пруссию, так и Австрию - две державы на континенте, которые еще числились самостоятельными, хотя фактически Пруссия была в полном политическом рабстве у Наполеона. Этот военный союз должен был непосредственно предшествовать нападению на Россию.

Очень трудные времена переживала Пруссия в годы, когда над ней тяготело наполеоновское иго, но все-таки даже в первые моменты после Тильзита, в 1807-1808 гг., там не было такой хронической паники, как после Ваграма и австрийского брака Наполеона. В первые годы под влиянием Штейна и партии реформ в Пруссии было если не полностью уничтожено крепостное право, то очень значительно надломлены почти все его юридические основания. Были проведены и еще некоторые реформы.

Но вот пламенный патриот Штейн, слишком открыто восторгавшийся испанским восстанием, обратил на себя внимание наполеоновской полиции: было перехвачено одно его письмо, показавшееся Наполеону неблагонамеренным, и император приказал королю Фридриху-Вильгельму III немедленно изгнать Штейна из Пруссии. Король в знак усердия не только сейчас же выполнил приказ, но и конфисковал имущество опального государственного деятеля.

Дело реформ в Пруссии замедлилось, но не прекратилось. Шарнгорст, военный министр, Гнейзенау и их помощники работали, поскольку это было возможно, над реорганизацией армии. По требованию Наполеона, Пруссия не могла иметь армию больше чем в 42 тысячи человек, но разными ловкими мероприятиями прусское правительство умудрялось, призывая на короткий срок, давать военное обучение большой массе. Таким образом, раболепно исполняя волю Наполеона, покоряясь, льстя, унижаясь, Пруссия под шумок все же готовилась к отдаленному будущему и не теряла надежды на выход из того отчаянного невозможного положения, в которое ее поставили страшный разгром 1806 г. и Тильзитский мир 1807 г.

Когда вспыхнула война Наполеона с Австрией в 1809 г., была одна отчаянная, судорожная, произведенная на индивидуальный риск и страх попытка с прусской стороны освободиться от угнетения: майор Шилль с частью гусарского полка, которой он командовал, начал партизанскую войну. Он был разбит и убит, его товарищи, по приказу Наполеона, судимы прусским военным судом и расстреляны. Король был вне себя от страха и ярости против Шилля, но Наполеон пока удовольствовался этими казнями и униженными заверениями Фридриха-Вильгельма. После нового разгрома Австрии при Ваграме, после Шенбруннского мира и женитьбы Наполеона на Марии-Луизе пропали последние надежды на спасение Пруссии: Австрия, казалось, всецело и бесповоротно вошла в орбиту наполеоновской политики. Кто же мог помочь, на что надеяться? На начавшуюся ссору Наполеона с Россией? Но ссора эта развивалась очень медленно, и на силу России уже не возлагалось теперь, после Аустерлица и Фридланда, прежних упований.

С самого начала 1810г ходили зловещие слухи о том, что Наполеон намерен без войны, простым декретом, уничтожить Пруссию, либо разделив ее на части (между Французской империей, Вестфальским королевством Жерома Бонапарта и Саксонией, которая была в вассальной зависимости от Наполеона), либо изгнав оттуда династию Гогенцоллернов и заменив ее кем-нибудь из своих родственников или маршалов. Когда 9 июня 1810 г. простым декретом Наполеон присоединил Голландию и затем превратил ее в девять новых департаментов Французской империи, когда таким же легким способом были присоединены к Франции Гамбург, Бремен, Любек, герцогства Лауэнбург Ольденбург, Сальм-Сальм, Аренберг и целый ряд других владений, когда занявший все северное побережье Германии, от Голландии до Гольштейна, маршал Даву в качестве единственного утешения для присоединяемых заявил в официальном воззвании к ним: Ваша независимость ведь была только воображаемой,- тогда король прусский стал ожидать последнего часа своего правления. Его независимость ведь тоже была лишь воображаемой, и он знал, что еще в Тильзите Наполеон категорически заявил, что не стер Пруссию с карты Европы только из любезности к русскому царю. А теперь, в 1810- 1811 гг., отношения с царем у Наполеона быстро портились и уже ни о каких любезностях и речи не было. Не постеснялся же Наполеон в конце 1810г ни с того, ни с сего, среди полного мира, прогнать герцога Ольденбургского из его владений и присоединить Ольденбург к своей державе, хотя сын и наследник этого герцога был женат на родной сестре Александра, Екатерине Павловне.

Пруссия в 1810-1811 гг. ждала гибели. Боялся не только король Фридрих-Вильгельм III, никогда храбростью не отличавшийся, но притихли и те либерально-патриотические ассоциации, вроде Тугендбунда, которые в то время отражали стремление части молодой германской буржуазии избавиться от чужеземного угнетателя и затем создать новую, свободную Германию. Тугендбунд был не единственной, а лишь самой заметной из этих нелегальных ассоциаций; он тоже приумолк и приуныл в 1810, а особенно в 1811 ив начале 1812 г. Очень уж безнадежным казалось положение. Министр Гарденберг, некогда стоявший за сопротивление и за это, по требованию Наполеона, удаленный от прусского двора, теперь покаялся формально и в письменной форме довел до сведения французского посла Сен-Марсана о полной перемене в своих убеждениях Только от Наполеона зависит наше спасение,- писал Гарденберг генералу Шарнгорсту. Сам Гарденберг в мае 1810 г. обратился к французскому послу со следующей униженной просьбой: Пусть его императорское величество удостоит высказаться о том участии, которое я мог бы принять в делах. Это даст существенное доказательство возвращения королю доверия и милостей императора.

Наполеон смилостивился и позволил Фридриху-Вильгельму назначить Гарденберга государственным канцлером. Это произошло 5 июня, а уже 7 июня 1810г. новый прусский канцлер писал Наполеону: Глубоко убежденный, что Пруссия может возродиться и обеспечить свою целость и свое будущее счастье, только следуя честно вашей системе, государь... я сочту для себя высшей славой заслужить одобрение и высокое доверие вашего императорского величества. Остаюсь с глубочайшим почтением, государь, смиреннейшим и покорнейшим слугой вашего императорского величества. Барон фон Гарденберг, государственный канцлер прусского короля.

14 марта 1812 г. в Париже был подписан франко-австрийский договор, по которому Австрия обязывалась выставить в помощь Наполеону 30 тысяч солдат. Наполеон гарантировал отнятие у России Молдавии и Валахии, занятых тогда русскими войсками. Кроме того, австрийцам гарантировалось обладание Галицией или соответствующие по ценности иные территориальные компенсации.

Эти два союза, с Пруссией и Австрией, были нужны Наполеону не столько для пополнения великой армии, сколько для отвлечения части русских сил к северу и к югу от той прямой дороги Ковно - Вильна - Витебск - Смоленск - Москва, по которой должно было направляться его наступление.

Пруссия обязалась выставить для предстоящей войны в распоряжение Наполеона 20 тысяч, Австрия - 30 тысяч человек. Сверх того, Пруссия обязывалась предоставить Наполеону для его армии (в счет погашения части своих неоплатных долгов французскому императору, из которых Пруссия никак не могла выйти) 20 миллионов килограммов ржи, 40 миллионов килограммов пшеницы, больше 40 тысяч быков, 70 миллионов бутылок спиртных напитков.

Дипломатическая подготовка войны была закончена уже ранней весной. Есть сведения о том, что плохой урожай 1811 г. привел к голоду некоторые места Франции в конце зимы и весной 1812 г., что кое-где в деревне были волнения на этой почве, а кое-где ожидались, и есть указания, что это задержало выступление Наполеона в поход на полтора-два месяца. Скупки и спекуляции хлебом усиливали тревогу и раздражение в деревне, и это неспокойное положение тоже замедлило выступление Наполеона.

Наполеон вынужден был организовать особые летучие отряды, которые должны были охотиться по лесам за уклоняющимися и насильно приводить их в воинские части. В результате репрессивных мер рекрутский набор перед войной 1812 г. в общем, дал все-таки то, на что Наполеон рассчитывал.

Военная и дипломатическая подготовка к концу весны 1812 г. была Наполеоном в основном и отчасти в деталях закончена. Вся вассальная Европа покорно готова была выступить против России.

Литература

1. Аксенова М., Исмаилова С. Всемирная История – Т.I, - М.: Аванта+, 1993 -618 с.

2. Волгин И.Л., Наринский М.М.. Диалог о Достоевском, Наполеоне и наполеоновском мифе // Метаморфозы Европы. М., 1993, с. 127-164

3. Тарле Е. В. Наполеон. - М.: Госиздат, 1941. - 562 с.

4. Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М.: Центрополиграф, 1999.

Волгин И.Л., Наринский М.М.. Диалог о Достоевском, Наполеоне и наполеоновском мифе // Метаморфозы Европы. М., 1993, с. 127-164

Тарле Е. В. Наполеон. - М.: Госиздат, 1941. - С. 432.

Тарле Е. В. Наполеон. - М.: Госиздат, 1941. - С. 401.

Тарле Е. В. Наполеон. - М.: Госиздат, 1941. - С. 368.

Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М.: Центрополиграф, 1999.

Аксенова М., Исмаилова С. Всемирная История – Т.I, - М.: Аванта+, 1993 – С 222.

Наиболее ярко личность и государственная практика Александра I

раскрылись в его противоборстве с Наполеоном, противоборстве, которое

привело французского императора на остров Святой Елены, а Александра

надломило и опустошило настолько, что он, видимо, не мог оправиться от этого

до конца своих дней.

Начало века Россия встретила урегулированием своих отношений с

европейскими державами. Были восстановлены дружественные отношения с

Англией, возобновились дипломатические отношения с Австрийской империей.

Александр I заявил, что он отказывается от вмешательства во внутренние дела

иностранных государств и признает в них тот политический строй, который

поддержан "общим согласием" народов этих стран. С Францией сохранялись

прежние дружественные отношения, однако Александр с каждым месяцем

проникался все большим недоверием к первому консулу Франции. В основе этого

недоверия лежала не только политика, все возрастающая экспансия Франции на

Европейском континенте, о чем немало было написано нашими историками, но и

отношение Александра к внутриполитическим проблемам Франции, на что не

обращалось внимания.

Будучи поклонником идей французской революции, республики,

конституционного строя и горячо осудив диктатуру и террор якобинцев, молодой

российский монарх внимательно следил за развитием событий во Франции. Уже в

1801 г., размышляя над стремлением Наполеона возвысить свою власть во

Франции, над его международными претензиями, которые активно продвигал

министр иностранных дел Талейран, Александр заметил: "Какие мошенники!" А в

1802 г., когда Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал

Лагарпу: "Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о

первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства,

пелена спала: с этих пор дела идут все хуже и хуже. Он начал с того, что сам

лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку.

Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой

личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным

Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть.

Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских

дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых

великих тиранов, которых когда-либо производила история". Как видим, забота

о конституционном строе Франции заботит Александра. Причем вовсе не

исповедовал именно эти взгляды, да и письмо носило сугубо личный, закрытый

характер. К тому же Александр совершенно верно уловил державные претензии

"маленького капрала".

С 1803 г. экспансия Франции возрастает. Бонапарт организует Булонский

лагерь для подготовки войск к вторжению на Британские острова, занимает

Ганновер и Неаполитанское королевство. Русский посол в Париже начинает

демонстрировать свое неприятие политики Наполеона, что вызывает ярость

первого консула. Расстрел Наполеоном герцога Энгиенского, отпрыска Бурбонов

и родственника петербургского двора, вызвал шок в российской столице.

Русское правительство заявило протест. В нем, в частности, говорилось,

что Наполеон нарушил нейтралитет другого государства (герцог был схвачен в

Бадене) и права человека. После провозглашения Наполеона императором Россия

пошла на активное сближение с Пруссией, а затем и с Англией. Дело шло к

европейской войне. Так силой обстоятельств, скорее силой своих

гуманистических устремлений, неприятием циничного попирания Наполеоном

законов собственной страны, а также принципов легитимизма, устоявшейся в

Европе системы, Александр вынужден был отказаться от своей позиции

невмешательства в европейские дела, хотя противостояние с Францией на этом

этапе не было вызвано интересами России. Но уже в это время стремление

осчастливить Россию путем начинавшихся реформ все больше начинает

соседствовать в душе Александра с желанием "спасти" Европу от французского

тирана. И не надо это желание преуменьшать или подменять его понятием

"спасение реакционных режимов Европы" и так далее, так как оно лежало в

общем русле мироощущения Александра I в то время.

Для России военное противоборство с Францией было объективно

нежелательно, поскольку уже в это время намечалось естественное стремление

сторон путем политических комбинаций добиться для себя желаемых результатов.

Россия стремилась развить успехи русско-турецких войн и претендовала на

проливы и Польшу, присоединение Молдавии и Валахии; в сферу интересов России

входила и Финляндия. Наполеон стремился обеспечить свободу в борьбе с

Англией и хотел распространить свою власть на Южную и Центральную Европу. На

этом пути были допустимы компромиссы, но была возможна и война. Последующее

развитие событий показало закономерность и того, и другого. И все же следует

сказать о двух основных тенденциях, которые диктовали поведение Александра.

Первое - это, конечно, политика России как великой европейской державы,

способной поделить Европу с Бонапартом, и крепнувшие самодержавные амбиции

русского императора. Вторая - его либеральные комплексы, которые перелились

с внутренней политики на международную арену. Именно в это время у

Александра рождается идея, позднее выраженная в организации Священного

союза, о возможности устройства европейского мира на основании гуманизма,

сотрудничества, справедливости, уважения прав наций, соблюдения прав

человека. Уроки Лагарпа не пропали даром. Так, направляя в 1804 г.

Новосильцева в Англию на переговоры, он дал ему инструкцию, в которой

начертал идею заключения между народами общего мирного договора и создание

лиги народов. Вот что он писал в этом документе: "Конечно, здесь идет речь

не об осуществлении мечты о вечном мире, но все же можно было бы

приблизиться к благам, которые ожидаются от такого мира, если бы в договоре

при определении условий общей войны удалось установить на ясных и точных

принципах требования международного права. Почему бы не включить в такой

договор положительного определения прав национальностей, не обеспечить

преимуществ нейтралитета и не установить обязательства никогда не начинать

войны, не исчерпав предварительно всех средств, предоставляемых третейским

посредничеством, что дает возможность выяснять взаимные недоразумения и

стараться устранять их? На таких именно условиях можно было бы приступить к

осуществлению этого всеобщего умиротворения и создать союз, постановления

которого образовали бы, так сказать, новый кодекс международного права".

Замечательный документ, хотя и весьма преждевременный для той поры. Тем не

менее Александр был едва ли не первым государственным деятелем Европы,

выдвинувшим идею правового регулирования международных отношений, чем

задолго предвосхитил реальные шаги в этом направлении уже во второй половине

И все же рассуждения того времени остались химерой. Реальность

оказалась прозаичней. Англия стремилась к союзу с Россией для сокрушения

Наполеона. Появилась новая антифранцузская коалиция в составе Англии,

России, Австрии, Пруссии. При этом русские претензии на Турцию и Польшу были

удовлетворены. Русские войска двинулись в Европу. Цель великой

абсолютистской державы перевесила благие фантазии либерального молодого

человека. Но эти фантазии оставались в его уме, и они возникнут вновь, как

только для этого появятся подходящие обстоятельства.

Разгром союзников был полным. Разбились в прах и иллюзии Александра. Он

возглавил войска, определил их диспозицию, был уверен в победе... Когда же

войска побежали и катастрофа стала очевидной, он разрыдался. Александр в тот

день едва избежал плена, потеряв связь со штабом, с войсками. Он укрылся в

избе моравского крестьянина, затем скакал несколько часов среди бегущего

войска, был утомлен, грязен, двое суток не менял потного белья, потерял

багаж. Казаки достали ему вина, и он немного согрелся, уснул в сарае на

соломе. Но сломлен он не был, а лишь понял, что бороться с таким соперником,

как Наполеон, необходимо во всеоружии физических и духовных сил и всех сил

империи. Отныне для него, крайне самолюбивого, претендующего на роль

благодетеля России и Европы, Наполеон стал смертельным врагом, и с 1805 г.

он целенаправленно и упорно шел к его уничтожению. Но на пути к этому были

еще новые поражения на полях Пруссии, Тильзит, Эрфурт, 1812 год, пожар

Москвы, Европейский поход русской армии, новые поражения от Наполеона.

Современники отмечали, что после Аустерлица Александр во многом

переменился. Л.Н. Энгельгардт, близко наблюдавший царя в то время, записал:

"Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и

ее можно назвать эпохою в его правлении. До этого он был кроток, доверчив,

ласков, а тогда сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и

не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду".

С этого времени Аракчеев становится при нем более заметной фигурой, а

деятельность Негласного комитета постепенно замирает. И хотя реформаторские

усилия царя продолжаются - все так же неторопливо и осторожно, - но время

былых увлечений и откровений уже проходит: жизнь, система берет свое. По

существу, первое же столкновение с Наполеоном преподало Александру жестокий

жизненный урок, который он усвоил весьма основательно.

Это проявилось уже во время переговоров в Тильзите, где императоры

беседовали с глазу на глаз в домике на плоту посреди Немана.

7. Крушение

В тот момент, когда казалось, что Александр наконец-то решится на

практическое осуществление своих либеральных начинаний, под сукно были

положены конституционные идеи для России; проекты освобождения крепостных

крестьян, уже одобренные Александром, также растворились в тайниках его

канцелярии. На поверхности остались лишь словесные либеральные всплески и

погрустневшие глаза самого Александра. На рубеже второго и третьего

десятилетий его царствования начался тот поворот в его действиях, в

привязанностях и в его душе, который поразил современников, поставил загадки

перед будущими его биографами, поворот, который, видимо, и привел его к

преждевременной смерти.

Этот поворот начался не вдруг и занял, по мнению его биографов, не один

год, но четко обозначился как раз в то время, когда Александр I находился на

пике своей славы, после сокрушения Наполеона и разработки планов

послевоенного устройства Европы. Это было то время, когда, по словам

флигель-адъютанта Александра I Михайловского-Данилевского, царь, отбросив

прежнюю нерешительность и робость (впрочем, часто напускные), сделался

"самодеятелен, тверд и предприимчив и не допускал никого брать над собою

верх", он показал воинскую доблесть, дипломатическое искусство, стал

подлинным вождем страны и едва ли не Европы.

В основе этого поворота лежал целый комплекс причин, общественных

потрясений, личных драм Александра.

Надо сказать о глубоком разочаровании Александра в своих бывших

союзниках, их прямом сговоре против Россия и предательстве. Австрия и Англия

медленно, но верно отодвигали Россию от решающего влияния на европейские

дела. Все чаще и чаще наиболее принципиальные решения послевоенного

устройства Европы принимались в европейских столицах. Практически все нити

европейской политики держал в своих руках всесильный австрийский министр

иностранных дел Меттерних. И это после тех великих бед, которые пережила

Россия, тех жертв, которые она принесла на алтарь Европы, пожара Москвы,

после того, как его, Александра, армия взяла верх в тяжелейшей войне, а сам

он победителем вступил в Париж.

После вторичного сокрушения Наполеона конгресс по выработке общего

мирного договора возобновил свою работу. Противоречия между победителями не

были устранены, хотя Россия и добилась признания своих претензий на Польшу,

Финляндию.

Тогда же в уме Александра возникла мысль о создании Священного союза

европейских держав, который регулировал бы с позиции правовых и

религиозно-нравственных отношения между государствами. Эта идея содружества

всех христианских народов Европы возникла у царя давно. Она была выражена

еще в инструкции Новосильцеву на переговорах в Лондоне. Теперь царь вновь

вернулся к этой мысли. Основные положения договора о Священном союзе,

написанного собственноручно Александром I, содержали следующие статьи:

союзники обязывались поддерживать узы братской дружбы, оказывать друг другу

помощь, управлять своими подданными в духе того же братства, правды и мира,

для вступления в Союз всех народов. В международных и внутренних делах

государи обязывались руководствоваться заповедями Евангелия. Большинство

европейских стран подписали акт Союза, среди них Россия, Австрия, Франция,

Существование Союза получило в истории противоречивые оценки. Его

оценивали и как форму лидерства России в международных делах, и как заговор

правителей против народов, и как смесь политики и мистицизма. Некоторые

оценивали Союз как прообраз конфедерации Европы, основанной на стремлении

все дела решать путем сотрудничества, доброй воли. Нельзя недооценивать этой

добродетельной и нравственной стороны Союза. Во всяком случае, Александр,

создавая его, свято верил в те принципы добра, которые он закладывал в его

основу. Закономерно, что на первых конгрессах Союза он ставил вопрос об

одновременном сокращении вооруженных сил европейских держав, о взаимных

гарантиях неприкосновенности территории, о принятии международного статуса

лиц еврейской национальности, о создании межсоюзнического штаба,

предвосхитив многие последующие гуманистические международные инициативы. И

поэтому особенно обескураживающим для него стал тот факт, что Священный союз

был использован, в первую очередь Австрией, как средство подавления народных

движений в 20-е гг. В дальнейшем грозная революционная действительность

разрушила все евангелические иллюзии Александра. Рухнули надежды на то, что

Союз обеспечит внутренний порядок в странах Европы, встанет на пути смут и

неурядиц, покончит с революциями и бунтами. Испания, Португалия, Пьемонт,

Неаполь обозначили на карте Европы места мощных народных возмущений,

подавленных силами союзников. И не случайно во время конгресса Союза в

Троппау (1820 г.) Меттерних заметил в Александре разительные перемены. Тот

в откровенных беседах с ним говорил, что сожалеет о своих либеральных

увлечениях.

Все более заходили в тупик и внутренние дела. Конституционные реформы,

планы освобождения крестьян хотя и разрабатывались в глубокой тайне, но

становились известны в обществе, вызывали яростное сопротивление большинства

дворянства. Это порождало в душе знакомый страх. Удар со стороны

высокопоставленных заговорщиков можно было ждать в любую минуту.

Под влиянием этого страха ответственность за убийство отца все чаще и

чаще бередила мысли Александра, не давала покоя. Искупление благими

намерениями и благими для России делами так и не наступило, а это делало

жизнь бесперспективной, бессмысленной.

Временами государственная рутина захватывала его, в эти последние годы

его жизни больше было неудач, разочарований, нежели светлых минут. Детище

его мечты - военные поселения - вместо облегчения положения крестьян

превратились силой системы в один из самых мрачных ее символов, а жестокое

подавление недовольства военных поселенцев окрашивало в ярко реакционные

тона всю послевоенную внутреннюю политику Александра.

Восстал , появились сведения о действиях тайных обществ

в России. Против русского наместника в Варшаве - Константина Павловича -

нарастало недовольство в армии и обществе, периодически приходили страшные

вести о разгаре европейских революций. Во многих странах Европы народ,

молодое офицерство брались за оружие, чтобы силой установить порядки, на

которые не осмеливались власти. Все это связывалось в сознании в единую и

непрерывную цепь событий. В результате именно на конгрессе Священного союза

в Троппау Александр вместе с прусским и австрийским монархами подписал

протокол о вооруженном вмешательстве в дела других государств в целях борьбы

с революцией.

В начале 20-х годов Александр впервые в масштабах не только России, но

и Европы вдруг с абсолютной ясностью понял, какая пропасть лежит между его

либеральными мечтами, осторожными конституционными шагами и бурей народной

революции или военного мятежа. Доходившие до него слухи о тех надеждах,

которые возбуждали в народе, особенно среди крепостных крестьян,

вынашиваемые во дворце даже весьма ограниченные проекты общественного

переустройства, не могли не ужасать его. Не в этих ли революционных

потрясениях Европы и нарастании кризиса власти в России мы должны видеть ещё

одну из причин отступления Александра от своих либеральных начинаний:

венценосный свободолюбец, осторожный реформатор вдруг почувствовал реальное

дыхание свободы, которое исходило от народной массы. И этого было вполне

достаточно для того, чтобы мрачно задуматься над собственными либеральными

движениями.

Опасность "справа" грозила личной гибелью, опасность же "слева" ставила

под вопрос всю систему, которая взрастила Александра и которой он верно

служил всю свою жизнь, желая лишь привести ее хотя бы в какое-то

соответствие с быстро меняющимися временами.

Думаю, что только этим можно объяснить появление в начале 20-х гг. ряда

указов, которые вновь развязали произвол помещиков в отношении крестьян,

позволяли ссылать их "за предерзостные поступки" в Сибирь, запретили им

жаловаться на помещиков. Одновременно усилилась цензура, гонения на печать.

Причем преследованиям подвергались те органы печати, которые пытались

пропагандировать конституционные проекты самого Александра I. В

Петербургском и Казанском учебных округах зверствовали Рунич и Магницкий,

дух Аракчеева мрачно повис над Россией.

Не произведя на свет ничего путного, Александру пришлось под давлением

дворянства и страхом личной гибели, под страхом народных выступлений быстро

сворачивать свои либеральные программы. Все это он с горечью видел, понимал

и не мог не испытывать глубокого разочарования. "Когда подумаю, как мало еще

сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как

десятипудовая гиря; от этого устаю", - говорил он одному из своих

собеседников в 1624 году, за год до смерти.

Кризисные явления нарастали во всех общественных сферах России: в

экономике, финансовом деле, управлении. То, о чем писал правдиво и резко

Н.М. Карамзин в своей "Записке о древней и новой России" еще в 1811 г. и что

стало причиной недовольства Александра историком, теперь, в начале 20-х гг.,

обнажилось с ужасающей ясностью.

Один из сенаторов, получив в 1825 г. известие о смерти Александра,

записал в своем дневнике следующие слова, которые как бы обобщили

существующее положение вещей: "Проследив все события этого царствования, что

мы видим? Полное расстройство внутреннего управления, утрата Россией ее

влияния в сфере международных сношений... Исаакиевская церковь в ее

теперешнем разрушенном состоянии* представляет точное подобие правительства:

ее разрушили, намереваясь на старом основании воздвигнуть новый храм из

массы нового материала... это потребовало огромных затрат, но постройку

пришлось приостановить, когда почувствовали, как опасно воздвигать здание,

не имея строго выработанного плана. Точно также идут и государственные дела:

нет определенного плана, все делается в виде опыта, на пробу, все блуждают

впотьмах".

* Исаакиевский собор начинал в это время строиться на месте прежней

разрушенной Исаакиевской церкви.

Наряду с общими неурядицами и тупиками в общественной жизни Александр

столкнулся и с личными потрясениями и драмами. Уже после войны он

неоднократно признавался, что нашествие французов и пожар Москвы потрясли

его воображение, поставили перед ним внутренний вопрос: а не являются ли эти

ужасы карой Всевышнего за тот грех, который лежал на его совести в связи с

гибелью отца?

Начинается постепенный поворот Александра к религиозности, позднее - к

мистицизму, появляется конверт с молитвами, который он постоянно носит при

себе. Александр все чаще проводит время в беседах с европейскими и русскими

"пророками" и "пророчицами", берет под свое покровительство Русское

Библейское общество, сближается с его председателем князем А.Н. Голицыным,

которого он впоследствии ставит во главе Министерства духовных дел и

народного просвещения, послушно внимает душеспасительным беседам

религиозного фанатика архимандрита новгородского Юрьевского монастыря Фотия.

В этом уходе в религию Александр ищет успокоения от того душевного

разлада, который нарастает в его душе как в связи с общественными

потрясениями и тупиками, так и в связи с крепнущим голосом совести,

осуждающим его за отцеубийство. Характерно его признание, высказанное в 1816

г. графине С.И. Сологуб: "Призывая к себе на помощь религию, я приобрел то

спокойствие, тот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства

здешнего мира!"

В декабре 1818 г. после простуды и рожистого воспаления скончалась в

совсем еще молодом возрасте любимая сестра Александра I и его близкий друг

королева Вюртембергская Екатерина Павловна. Ее смерть буквально потрясла

императора. Затем одно за другим с небольшими промежутками следуют страшный

пожар в его царскосельском дворце и печально знаменитое ноябрьское, 1824

года, наводнение в Петербурге, которое проходило при сильном морозе и унесло

много жизней.

А незадолго до этого Александр пережил еще один личный удар: в возрасте

шестнадцати лет совершенно неожиданно скончалась его любимая дочь от

фаворитки М.А. Нарышкиной Софья, его единственный остававшийся в живых

ребенок. Поистине рок преследовал Александра и как государственного деятеля,

и как человека.

А тут еще прошел слух, что не все чисто обстояло с историей рождения

его отца Павла I, что он не то сам был подменен чуть не в колыбели, не то

являлся двойняшкой и его кровный брат был в малолетстве увезен в неведомые

края и теперь обретается в Сибири в облике некоего Афанасия Петровича,

который выдавал себя за родного дядю царя. Дело это в Петербурге вел сам

Аракчеев. Есть свидетельство о том, что в 1822- 1823 гг. на ночные допросы к

царю привозили из Петропавловской крепости какого-то старика. Все это также

не могло не наложить печать на общее состояние Александра.

В последние годы он становился все мрачнее, все чаще уединялся, все

чаще старался уехать то за границу, то в дальние края России, словно бежал

от самого себя. Возможно, в этих его долгих разъездах давал себя знать и

страх перед возможным покушением, тем более что сведения о создании тайных

обществ с намерением убить царя и истребить царскую фамилию периодически

оседали в кабинете императора. Возможно, Александр испытывал безотчетную

вину перед народом, который так и не получил от него вожделенной свободы,

отсюда его стремление дойти во время своих путешествий по стране до каждого

слоя общества, увидеть воочию, как живут крестьяне, казаки, военные

поселенцы, жители степи, рабочие рудников и даже арестанты.

8. Таинственный конверт

Впервые о нежелании занять трон Александр, как мы помним, заговорил

задолго до смерти и Екатерины и Павла. Но будем считать, что тогда им

руководил страх перед отцом, которого Екатерина собиралась лишить престола в

пользу внука Александра.

Однако для Александра вопрос этот не был исчерпан. Идея отказаться от

власти, отречься от престола преследовала его всю жизнь, но особенно с того

времени, когда, встав на престол через труп отца, он в полной мере вкусил,

что такое власть, каких она требует жертв от человека, какие жестокие

предъявляет к нему требования - и конечно, не в смысле выполнения своего

долга перед народом, отечеством, как это обязана декларировать любая власть,

а в том самом сокровенном, тайном понимании, которое и составляет смысл ее

существования: защита интересов своего класса, сословия, клана, умение

когорту сторонников, подчинить интересы общественные интересам личным и

сделать это так, чтобы все выглядело совсем наоборот, искусство тонко

лавировать и цинично обманывать, притворяться и жестоко карать, обладать

многими другими качествами этой власти, которые и позволяют человеку власти

год за годом вкушать ее сладкую и такую страшную пишу.

Я уже говорил о том, что с юного возраста в характере Александра были

такие черты, которые ставили его в особое в отношении власти положение. И

хотя ее дурман успешно обволакивал его в течение долгих лет, а связанные с

ней права и обязанности надолго отвлекали его от обычных человеческих мыслей

об эфемерном смысле этой власти, он вновь и вновь возвращался к этому

поставленному еще в юности вопросу.

тонким камуфляжем для того, чтобы обмануть противников, вызвать сочувствие

друзей, как об этом пишут многие отечественные историки, но когда эти

разговоры ведутся в минуты жизни весьма критические, переломные, то

приходится думать и о том, что Александру в этом смысле были присущи

какие-то реальные и достаточно глубокие переживания, сомнения и колебания.

Второй его порыв последовал в 1796 г., когда в период коронации Павла I

он попросил А. Чарторыйского подготовить проект манифеста по случаю своего

возможного будущего вступления на трон, потому что именно он теперь был

прямым наследником престола. В этом никогда не опубликованном документе

говорилось, что Александр, когда он станет императором, дарует народу

свободу и справедливость, а затем, "исполнив эту священную для него

обязанность", откажется от короны "для того, чтобы признанный наиболее

достойным ее носить мог упрочить и усовершенствовать дело, основания

которого он (Александр, - А.С.) положил". В этом же году он писал В.П.

Кочубею: "...Я сознаю, что не рожден для того сана, который ношу теперь, и

еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву

отказаться тем или другим способом..." В письме к Лагарпу в 1797 г. он

предполагает, когда придет его время царствовать, сначала дать России

конституцию, а уже потом удалиться от власти. Историки насчитали двенадцать

заявлений Александра, сделанных в разные годы, о намерении отречься от

престола. Эта мысль превращалась для него в идею фикс.

События первых лет XIX в. надолго отвлекли Александра от его

нетрадиционных для самодержавия мыслей, но на исходе второго десятилетия

своего царствования, когда отшумела эпоха наполеоновских войн, а кризис

общественный и его личный приобретал все более зримые очертания, он все чаще

и чаще возвращается к этой мысли.

В сентябре 1817 г. за обедом в Киеве, по словам его флигель-адъютанта

А.И. Михайловского-Данилевского, Александр произнес слова, которые затем

стали лейтмотивом его беседы с братьями Константином и Николаем: "Когда

кто-нибудь имеет честь находиться во главе такого народа, как наш, - заявил

император, - он должен в минуту опасности первый идти ей навстречу. Он

должен оставаться на своем посту только до тех пор, пока его физические силы

ему это позволяют. По прошествии этого срока он должен удалиться". При этих

записях, на устах государя явилась выразительная улыбка, и он продолжал:

"Что касается меня, я пока чувствую себя хорошо, но через 10 или 15 лет,

когда мне будет 50 лет..." Как известно, Александр ушел из жизни за два года

до поставленного им самого раннего срока.

Через месяц на закладке храма на Воробьевых горах он обмолвился

архитектору К.Л. Витбергу, что не надеется "что-либо видеть при себе".

В 1818 г. во время конгресса Священного союза в Аахене Александр

высказал ту же мысль в беседе с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом: "Я

перестал заблуждаться насчет благодарности и преданности людей и потому

обратил все мои помышления к Богу".

Знаменателен разговор с братом Николаем Павловичем после смотра под

Красным Селом 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, которой

командовал великий князь.

Отобедав в палатке Николая, Александр завел с ним в присутствии его

супруги, великой княгини Александры Федоровны, беседу по поводу

престолонаследия. Эту беседу впоследствии и записала супруга Николая. "Твое

усердие и твоя добросовестность, любезный Николай, - сказал император, -

радуют меня, тем паче что на тебя будут возложены впоследствии гораздо

важнейшие обязанности и ответственность, нежели ты ожидаешь сам". Далее он

подчеркнул, что государю для исполнения лежащих на нем обязанностей

необходимы "сверх других качеств" еще и отменное здоровье и физические силы.

"А я чувствую постепенное их ослабление и предвижу, что вскоре не буду в

состоянии исполнять эти обязанности так, как всегда их понимал, почему

считаю за долг и непреложно решился отказаться от престола, лишь только

замечу по упадку своих сил, что настало к тому время".

Александр упомянул, что у Константина, как и у него самого, не было

мужского потомства, между тем как у Николая недавно родился сын. "Итак, вы

должны знать, - закончил Александр, - что вас ожидает в будущем

императорский сан".

Увидев смятение супругов, он успокоил их: "Минута к тому еще не

наступила: быть может, до нее пройдет несколько лет (в дневнике Николая I,

вспоминавшего этот разговор, было упомянуто о десяти годах. - А. С). Я хотел

только заблаговременно приучить вас к мысли о непреложно и неизбежно

ожидающей вас будущности".

И в дальнейшем Александр неоднократно беседовал на эту тему с Николаем

Павловичем.

Так в 1819 г. Николай, третий сын Павла, никогда не помышлявший, по его

же собственному дневниковому признанию, о престоле, вдруг увидел перед собой

блистательную перспективу. Но она могла претвориться в жизнь лишь в случае

либо отречения, либо смерти императора Александра.

С этого дня в очередь за Александром встал не Константин, а именно

Николай - холодный, расчетливый, невероятно честолюбивый, мстительный, как

последекабристская пора.

Объективно с этого самого дня Николай всей силой законов власти должен

был быть противопоставлен Александру, а над самим Александром нависло это

пробужденное им в младшем брате, но глубоко, видимо, затаившееся желание

стать первым лицом государства. На эту сторону отношений царственных братьев

как-то не обращали внимания историки, убаюканные формальной лояльностью

Николая по отношению к старшему брату, постоянно демонстрируемым им чувством

любви и уважения к "ангелу" Александру, как он называл его в письмах.

Между тем события развивались.

В том же 1819г. Александр посетил Варшаву, и Константин уже в который

раз подтвердил свое намерение отказаться от прав на русский престол.

Цесаревич заявил брату о своем намерении вступить в брак с графиней Иоанной

Грузинской, что лишало их потомство права на русский престол.

Как позднее рассказывал сам цесаревич, император заявил ему буквально

следующее: "Я хочу абдикировать (то есть отречься от престола. - А.С.); я

устал и не в силах сносить тягость правительства, я тебя предупреждаю, для

того, чтобы ты подумал, что тебе надобно будет делать в этом случае... Когда

придет пора абдикировать, то я тебе дам знать и ты мысли мои напиши к

матушке".

Вскоре после этого Александр издал манифест. В нем говорилось: "Если

какое лицо из императорской фамилии вступит в брачный союз с лицом, не

имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому

царствующему или владетельному дому, в таком случае лицо императорской

фамилии не может сообщить другому прав, принадлежащих членам императорской

фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование

престола". Конечно, имелся в виду новый брак Константина с красавицей

Этот манифест, таким образом, еще более укрепил потенциальные права

Николая Павловича, у которого к тому времени уже был сын Александр, будущий

Александр II.

Пока отношения между братьями оставались тайной для окружающих, но

никакая тайна, если она затрагивает интересы многих людей, не может

оставаться таковой долгое время.

По свидетельству очевидцев, уже в октябре 1820 г. Николая Павловича и

его супругу встречали во время поездки в Берлин возгласами: "Да здравствует

великий князь, русский наследник!" И в Варшаве, куда позже прибыл Николай

Павлович, Константин воздал ему такие почести, которые не соответствовали

его сану и привели Николая в замешательство.

письмо с отказом от прав на российский престол. Среди прочего он писал, что

не чувствует в себе "ни тех дарований, ни тех сил, ни того духа", которые бы

соответствовали тому достоинству, "к которому по рождению моему могу иметь

Через две недели Александр после некоторых колебаний ответил брату,

что, посоветовавшись с матерью, он удовлетворяет просьбу Константина: "Нам

обоим остается, уважив причины, Вами изъясненные, дать полную свободу Вам

следовать непоколебимому решению Вашему, прося всемогущего Бога, дабы он

благословил последствия столь чистейших намерений".

Считается, что Николай не знал об этой переписке старших братьев, но

такое утверждение было бы сомнительным, если учесть, что их мать, Мария

Федоровна, была в курсе престолонаследных дел и что отношения между

ее от власти, были непростыми.

Во всяком случае, отречение Константина еще более повысило шансы

Николая, на пути которого теперь оставалась лишь жизнь Александра.

1823 год как бы подвел итог всем этим перипетиям с престолонаследием:

Александр наконец официально решился сделать своим наследником Николая. Он

дал поручение московскому митрополиту Филарету подготовить по этому поводу

проект манифеста. Вскоре документ был написан и одобрен царем. В нем

говорилось об отказе от власти Константина: "Вследствие того, на точном

основании акта о наследовании престола, наследником быть второму брату

нашему, великому князю Николаю Павловичу". Далее сказано было, что этот

манифест будет обнародован "в надлежащее время". После этого текст манифеста

в глубокой тайне был положен в хранилище московского Успенского собора, а

копии с него отосланы в Государственный совет, Синод и Сенат. Хранить

оригинал полагалось "до востребования моего", как написал собственноручно на

конверте Александр. В случае кончины императора конверты надлежало вскрыть

"прежде всего другого действия".

Три человека, три близких и доверенных лица императора знали о

Рассматривая вопрос, почему же Александр не решился опубликовать

манифест, Н.К. Шильдер считал, что Александр все-таки был намерен отречься

от престола, почему и написал на конверте: "хранить до востребования моего".

С.В. Мироненко предполагает, что в обстановке, когда рушились все мечты

Александра о преобразовании России, когда у него возник тяжелый душевный

кризис, обнародование этого документа без всяких условий означало бы

признание Александром полного краха всех своих начинаний. "Это одновременно

отречения". Эти предположения вполне логичны, но Александр к тому же не мог

не понимать, что, сделав манифест достоянием общества, он тем самым прямо

указал бы на своего наследника - полного сил, честолюбивого, жесткого

Николая Павловича. Вероятно, Александр, этот умнейший "сердцевед", знал

своего брата лучше, чем кто-либо другой, и мог небезосновательно считать,

что в условиях назревающего общественного кризиса в стране имя Николая могло

быть использовано различными кругами в борьбе за власть.

А колебания Александра относительно возможного отказа от престола

продолжались. К 1825 г. они приобрели у него какой-то маниакальный характер.

В январе 1824 г. в беседе с князем Васильчиковым Александр говорил: "Я

не был бы недоволен сбросить с себя бремя короны, страшно тяготящей меня".

Весной 1825 г. в Петербурге в разговоре с принцем Оранским он снова высказал

свою мысль удалиться от престола и начать частную жизнь. Принц пытался его

отговорить, но Александр стоял на своем".

Ряд историков обратили внимание и на характер отъезда Александра в

Таганрог, где он вскоре и умер.

Александр посетил в Павловске мать, погулял в саду и зашел в Розовый

павильон, где его в свое время торжественно чествовали после возвращения с

победой из Парижа. На следующую ночь он побывал в Александро-Невской лавре

около могил своих дочерей и оттуда без эскорта, в одной коляске отбыл из

Петербурга. Около заставы он приказал остановить коляску и, обернувшись,

долго и задумчиво смотрел на город.

Уже будучи в Крыму, он снова возвратился к своим мыслям об уходе в

частную жизнь. Так, ознакомившись с Ореандой, Александр заметил, что хотел

бы здесь жить постоянно. Обращаясь к П.М. Волконскому, он сказал: "Я скоро

переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и

солдату в этот срок дают отставку".

Нельзя не вспомнить и слова, написанные позднее супругой Николая I,

1826 г.: "Наверное, при виде народа я буду думать о том, как покойный

император, говоря нам однажды о своем отречении, сказал: "Как я буду

радоваться, когда увижу вас проезжающими мимо меня, и я, потерянный в толпе,

буду кричать вам "Ура!".

Умирая и уже приобщаясь святых тайн, Александр не дал никаких указаний

относительно престолонаследия. Н.К. Шильдер заметил, что он уходил из жизни

не как государь, а как частное лицо.

Сразу же после смерти императора все нити управления страной оказались

в руках Николая, хотя не ему, а Константину в Варшаву писал о своей болезни

Александр и просил известить об этом же мать.

Николай писал П.М. Волконскому в Таганрог в связи с организацией

траурного кортежа по России: "...беру я на себя просить Вас войти в сношения

со всеми местными начальствами, с главнокомандующими и с прочими местами, с

коими нужно будет, довольствуясь прямо мне доносить о принятых уже мерах,

разрешая наперед все, что найдете приличным... все же сношения, нужные с

местами, здесь находящимися, прошу делать непосредственно через меня".

Так, официально ничего не зная о сокрытии в Успенском соборе манифеста,

не ведая якобы и о переписке братьев в связи с отречением Константина,

Николай берет на себя всю полноту власти.

указали на истинные честолюбивые притязания Николая, которых, видимо, не мог

не остерегаться Александр, хотя он понимал необходимость упорядочить

династический вопрос.

Через несколько дней после смерти императора Николай уже официально и

достоверно узнал и об отречении Константина, и о переходе к нему престола.

Но когда он предъявил свои претензии на трон, военный губернатор Петербурга

граф Милорадович и группа высших гвардейских офицеров воспротивились этому.

Милорадович заявил, что если бы Александр хотел оставить престол Николаю, то

обнародовал бы манифест при жизни, отречение Константина также осталось

необнародованным, и вообще "законы империи не дозволяют располагать

престолом по завещанию". По существу, военный губернатор взял власть в свои

До двух часов ночи генералы беседовали с Николаем. Великий князь

доказывал свои права на престол, но Милорадович стоял на своем. В результате

Николай был вынужден присягнуть Константину. Позднее он сказал об этом

старшему брату так: "В тех обстоятельствах, в которые я был поставлен, мне

невозможно было поступать иначе". В руках Милорадовича была гвардия, и за

ним, видимо, стояли круги, среди которых кандидатура Николая была

непопулярна и неприемлема.

Любопытна роль, которую в период династического кризиса сыграл любимец

царя А.А. Аракчеев.

Заболев в Таганроге, Александр несколько раз вызывал к себе Аракчеева,

находившегося тогда в своем имении Грузино, но тот упорно отказывался

приехать, ссылаясь на тяжкое моральное состояние в связи с убийством

дворцовыми людьми его экономки и сожительницы; он даже самолично сложил с

себя полномочия командующего военными поселениями, чем несказанно удивил

высшие чины России.

Однако, получив известие о смерти Александра, Аракчеев тут же вновь

взял на себя командование военными поселениями и прибыл в распоряжение

Николая. Заметим, что и в 1801 г. на призыв Павла прибыть в Петербург он не

появился там вовремя и тем самым развязал руки заговорщикам. Не в этом ли мы

должны усматривать одну из причин большой привязанности Александра I к

Аракчееву, который в свое время предал Павла, а теперь мог предать своего

нынешнего императора, почувствовав неодолимость прихода к власти Николая?

Инициатор очередного "дворцового переворота" против Николая в пользу

Константина Милорадович, как известно, был убит на Сенатской площади во

восставшими, на которые его послал Николай.

Заканчивая свой труд об Александре I, H. К. Шильдер писал: "Если бы

фантастические догадки и нерадивые предания могли быть основаны на

положительных данных и перенесены на реальную почву, то установленная этим

путем действительность оставила бы за собою самые смелые поэтические

вымыслы; во всяком случае, подобная жизнь могла бы послужить канвою для

неподражаемой драмы с потрясающим эпилогом, основным мотивом которой служило

бы искупление. В этом новом образе, созданном народным творчеством,

император Александр Павлович, этот "сфинкс, неразгаданный до гроба", без

сомнения, представился бы самым трагическим лицом русской истории, и его

тернистый жизненный путь увенчался бы небывалым загробным апофеозом,

осененным лучами святости".

9. Смерть или уход

Н.К. Шильдер, как и некоторые другие историки, не избежал искуса

допустить, что Александр I, возможно, закончил свою жизнь вовсе не так, как

протяжении XIX в., и в официальной историографии. Слова, написанные Н.К.

Шильдером, показывают, что дело здесь не просто в некоем кокетстве, пустом

досужем разглагольствовании или погоне за сенсацией. Все творчество

маститого историка показывает, что он был весьма далек от подобного рода

мотивов. Трудно отказаться от мысли, что эта запись принадлежит человеку,

которого тревожило что-то нераскрытое и серьезное в истории жизни и смерти

Александра I. Это "что-то", думаю, тревожит любого исследователя,

соприкасающегося с биографией Александра I.

Считается, что личность Александра I "не дает никакого базиса для самой

постановки этого вопроса", как писал в свое время Н. Кноринг. И этот автор,

как до него и другие историки - великий князь Николай Михайлович, Мельгунов,

Кизеветтер, Кудряшов, считал, что Александр был натурой цельной, волевой, а

главное - властолюбивой, и не в его характере было отказываться от престола,

за который он с таким умом, упорством, хитростью и изяществом боролся

практически всю свою жизнь. Считается, что все эти его разговоры о тягости

короны, об усталости от ее бремени, о желании уйти в частную жизнь не более

чем обычная для него поза, политический камуфляж.

Именно здесь и заключается основа для отрицательного ответа на вопрос о

его возможном уходе от власти.

Конечно, такой подход к личности Александра I более предпочтителен,

нежели странные рассуждения о его пассивности, вялости, бесхарактерности,

умении плыть по течению. Умный и хитрый человек, в страшное свое время и в

страшном, жестоком окружении, он сумел обмануть не только своих

приближенных, но и последующих историков.

Однако даже те, кто более реально и прозорливо оценивают характер и

деятельность Александра I, все же обходят одну из важнейших доминант его

жизни - вопрос об убийстве отца и о связанных с ним ужасных мучениях

совести, и о паническом страхе за свою собственную судьбу, которые

преследовали его в течение всей жизни. Угрызения совести, постоянный страх,

восстание Семеновского полка, заговор в армии, планы цареубийства, наконец,

донесение Шервуда об обширном тайном заговорщическом обществе в России,

Только в этой связи мы и должны, видимо, понимать его многократные

заявления о желании отречься от престола: с одной стороны, это была

определенная моральная отдушина, которая успокаивала, создавала иллюзию

искупления тяжкого греха, с другой - эти разговоры были своеобразным

громоотводом; они обманывали общественное мнение, успокаивали его,

дезориентировали недовольных - если сам государь желает отречься от

престола, то зачем и усилия тратить на то, чтобы убрать его от власти.

Но существует еще и третий аспект: постоянное, из года в год,

повторение одной и той же мысли, причем не пустяковой, а такой, которая,

претворись она в жизнь, могла бы во многом изменить судьбу страны и судьбу

самого Александра; мысль эта действительно мучила императора, постоянно

выплескивалась наружу, вводя в недоумение и страх близких к нему людей.

Поэтому в этом главном пункте трудно согласиться с противниками легенды.

Ведь все, собственно, зависело от того, в какой степени были серьезными его

намерения сбросить с себя бремя власти. Сегодня меру этой степени никто уже

определить точно не сможет, как никто достаточно авторитетно не сможет и

отрицать серьезность подобного рода намерений, учитывая всю историю

восхождения на престол Александра и его последующей жизни.

Против легенды, кажется, совершенно определенно говорят такие

объективные факты, как болезнь императора в Таганроге, акт о его смерти,

протокол о вскрытии тела, многократные, во многом повторяющие друг друга

дневниковые записи о ходе болезни Александра и его последних минутах, отчеты

о препровождении тела из Таганрога в Петербург, похоронах в Петропавловском

Против отождествления Александра I со старцем Федором Кузьмичом

свидетельствует также анализ их почерков, сделанный по указанию биографа

Александра I великого князя Николая Михайловича в начале XX века.

Непохожесть на смертном одре внешнего облика умершего Александра еще

современники объясняли плохими условиями бальзамирования в Таганроге,

тряской в пути, действием жары, стоявшей в ту пору на юге.

Исследователи обращали внимание и на то, что Федор Кузьмич в своих

разговорах, беседах часто употреблял южнорусские и малороссийские слова

вроде "панок", что было совершенно несвойственно Александру I.

Все это весьма важные аргументы, направленные против существования

легенды. Однако они не снимают всех существующих вопросов.

И вновь я должен обратиться к событиям, произошедшим в Таганроге, и к

тому, что представлял собой старец Федор Кузьмич, скончавшийся в возрасте

87 лет от года рождения Федора Кузьмича, мы получаем год рождения Александра

I - 1777 год.

возвращаясь из поездки по Крыму. Но впервые он почувствовал себя плохо

гораздо раньше, еще в Бахчисарае, где его лихорадило.

сопровождавший его постоянно во всех поездках генерал-адъютант Петр

Михайлович Волконский, его близкий друг и поверенный, в своем поденном

журнале начал вести записи о ходе болезни.

Удивительно, что в тот же день открыли свои дневниковые записи о ходе

болезни и времяпрепровождении Александра еще две особы: его супруга,

императрица Елизавета Алексеевна, и лейб-медик баронет Виллие, бывший личным

врачом Александра I. Эти же дни были описаны также и доктором Тарасовым,

пользовавшим больного вместе с лейб-медиком Стофрегеном, личным врачом

императрицы.

день смерти Александра I. Дневник Елизаветы Алексеевны обрывается на 11

императору людьми, записей, которые, по существу, отразили течение

трое корреспондентов взялись за перо, нельзя было и предположить, что

болезнь, едва лишь покачнувшая всегда отменное здоровье Александра, примет

столь трагический оборот. Это загадка, которую исследователи перед собой

даже не поставили, а ведь она психологически может открыть многое. Даже

безусловный противник легенды об уходе Александра I от власти великий князь

Николай Михайлович писал в одной из своих статей: "Исчезновение императора

может быть допустимо "на практике при безусловной охране тайны соучастников

такой драмы". Что касается замены тела императора, на чем, кстати, настаивал

убежденный сторонник легенды В.В. Барятинский в своей книге "Царственный

мистик", то подобную версию Николай Михайлович называет просто "баснословной

сказкой".

Начало дневниковых записей в один день тремя близкими к Александру I

людьми может, конечно, указывать на большую озабоченность со стороны всех

троих здоровьем императора. Но поскольку никакой опасности здоровью в тот

день не наблюдалось, то приходится объяснять такое единодушие либо

необъяснимым, либо его можно объяснить лишь желанием создать единую версию

течения болезни, нужную как Александру, так и этим троим его близким людям.

В.В. Барятинский и другие сторонники легенды усматривают

искусственность ситуации в расхождении сведений, содержащихся в дневниковых

записях всех троих по одному и тому же поводу. Но я думаю, что эта

искусственность видна совсем в другом - в создании этих дневников, хотя в

них в то время не было особой необходимости.

Акт о смерти императора подписал тот же Волконский, тот же Виллие, а

также генерал-адъютант барон Дибич, ставший сразу доверенным лицом при

Николае I и сделавший при нем блестящую карьеру, и врач императрицы

Стофреген. Протокол о вскрытии подписали врачи Виллие, Стофреген, Тарасов, а

также местные эскулапы; скрепил этот протокол своей подписью

генерал-адъютант Чернышов, бывший также в течение многих лет весьма близким

человеком к Александру I. Наличие одной этой подписи Чернышова на важнейшем

документе удивило еще Шильдера, однако великий князь Николай Михайлович в

своей статье против легенды посчитал это "простой случайностью" и написал,

что протокол является чистой формальностью.

Думаю, что в случаях ординарных подобный документ действительно во

многом предстает как формальный. Но в иных, особых случаях именно протокол

вскрытия, патологоанатомический анализ является порой ключом к серьезным

историческим выводам. А это как раз и был, как показали последующие события,

тот самый особый случай, который не получил адекватного отражения в

документе о причинах смерти Александра I.

Не случайно позднейшие попытки изучения по этому протоколу причин и

течения болезни Александра наталкивались на непреодолимые трудности и

противоречия и, по существу, заводили дело в тупик по главному вопросу - об

идентификации тела Александра I с телом человека, которое стало объектом

этого протокола.

Таким образом, определяется довольно узкий круг лиц, которые могли быть

причастны ко всем перипетиям последних дней правления Александра I. Это

императрица Елизавета Алексеевна, Волконский, Виллие, Чернышов, Дибич,

Стофреген и Тарасов. Даже великий князь Николай Михайлович допускает, что

при желании такой состав "соучастников" вполне мог организовать

"исчезновение" Александра I. Что касается подмены, то это вопрос особый и

столь щепетильный, что практически его невозможно обсуждать, как, скажем,

возможную подмену сына Екатерины - Павла I, о чем шла речь выше, или подмены

во многих других случаях, становившихся династическими тайнами европейских,

да и не только европейских правящих домов, тайнами, унесенными в могилу их

создателями.

Следует обратить внимание еще на некоторые детали, мимо которых

почему-то прошли исследователи этой довольно странной проблемы. Во всех

дневниковых записях говорится о том, что в последние дни около постели

умирающего Александра находились и Виллие, и Волконский, и Тарасов, и

императрица. Однако существует и иная версия, отличная от этого дневникового

"хора". В библиотеке Дома Романовых сохранились копии двух писем о последних

днях Александра неизвестного лица из семейства Шахматовых, в дом которых

императрица переехала сразу же после кончины супруга. Корреспондент,

обращаясь к матери и брату, в частности, пишет о поведении в те дни

Елизаветы Алексеевны. Императрицу просили переехать в дом Шахматовых во

время болезни государя, однако она ответила: "Я вас прошу не разлучать меня

с ним до тех пор, покуда есть возможность", - после чего никто не смел ее

просить, и она оставалась целый день одна в своих комнатах, и ходила

беспрестанно к телу без свидетелей (курсив мой. - А.С.); и когда он

скончался, то она сама подвязала ему платком щеки, закрыла глаза,

перекрестила, поцеловала, заплакала, потом встала, взглянула на образ и

сказала: "Господи, прости мое согрешение, Тебе было угодно меня его лишить".

Все это происходило уже в присутствии врачей и Волконского.

Подобное разночтение дневниковых свидетельств и сведений этого письма

нуждается в объяснении.

Обращает на себя внимание и тот факт, что записи императрицы обрываются

Волконского о том, что именно в этот день утром император приказал позвать к

себе Елизавету Алексеевну, и она оставалась у него до самого обеда. О чем

беседовали супруги несколько часов, почему столь длителен был визит

Елизаветы Алексеевны к государю - это остается тайной. И еще одно

примечательное событие произошло в этот день: Александр получил сведения о

доносе унтер-офицера Шервуда, из которого явствовало, что в России

существует обширный антиправительственный заговор, опирающийся на армейские

подразделения, одна из целей которого - насильственное устранение правящей

династии и введение в России республиканского правления.

Вовсе нельзя исключить связь этих событий - известие о доносе Шервуда и

длительный разговор с императрицей, за которым могло последовать принятие

какого-то решения.

Требуют объяснения и такие, казалось бы, малозначащие детали, как факт

отсутствия императрицы на панихиде по усопшем государе в таганрогском

соборе, а главное то, что ни она, ни ближайший друг и сподвижник Александра

князь Петр Михайлович Волконский не сопровождали траурную процессию в

Москву, а затем в Петербург. Если отсутствие императрицы можно было

объяснить состоянием ее здоровья, то отсутствие Волконского в составе

Умерла она в одиночестве, без свидетелей.

императрица, между прочим, писала следующее: "Все земные узы порваны между

нами! Те, которые образуются в вечности, будут уже другие, конечно, еще

более приятные, но, пока я еще ношу эту грустную, бренную оболочку, больно

говорить самой себе, что он уже не будет более причастен моей жизни здесь,

на земле. Друзья с детства, мы шли вместе в течение тридцати двух лет. Мы

вместе пережили все эпохи жизни. Часто отчужденные друг от друга, мы тем или

другим образом снова сходились; очутившись, наконец, на истинном пути, мы

испытывали лишь одну сладость нашего союза. В это-то время она была отнята

от меня! Конечно, я заслуживала это, я недостаточно сознавала благодеяние

Бога, быть может, еще слишком чувствовала маленькие шероховатости. Наконец,

как бы то ни было, так было угодно Богу. Пусть он соблаговолит позволить,

чтобы я не утратила плодов этого скорбного креста - он был ниспослан мне не

без цели. Когда я думаю о своей судьбе, то во всем ходе ее я узнаю руку

Замечательно, что на протяжении всего цитируемого текста Елизавета

Алексеевна ни разу не упомянула о смерти своего супруга.

Все эти детали, сопоставленные с теми, что уже стали объектом внимания

исследователей - вроде таинственного ночного посещения императором перед

отъездом в Таганрог Александро-Невской лавры, его всепоглощающей тоски,

участившихся разговоров об отречении от престола, - могут лишь подчеркнуть

неординарность событий, о которых идет речь.

Что касается старца Федора Кузьмича, то о его судьбе написано уже

немало, и нет необходимости повторять весь его жизненный путь от первого о

Специальный раздел своей книги под названием "Старец Кузьмич" посвятил

сибирскому отшельнику Г. Василич в книге "Император Александр I и старец

Федор Кузьмич (по воспоминаниям современников и документам)". Поскольку в

этой книге собраны действительно многие заслуживающие внимания свидетельства

относительно жизни Федора Кузьмича, я и намерен далее обратиться к ним, в

особенности к тем, которые, на мой взгляд, были еще недостаточно

исследованы.

Первое, о чем следует сказать, так это то, что и сторонники и

противники тождества Александра I и Федора Кузьмича признают наличие

неразгаданной тайны. Попытки разгадать эту тайну, предпринятые К.В.

Кудряшовым, Н. Кнорингом и великим князем Николаем Михайловичем, так и

оставили ее за семью печатями. Их предположения - не более чем гипотезы.

Опираясь на сведения о блестящем образовании старца, прекрасном знании им

жизни высшего петербургского света начала века, большой осведомленности в

событиях Отечественной войны 1812 г., в том числе вступлении русских войск в

Париж, К.В. Кудряшов, а затем Н. Кноринг высказали предположение, что под

личиной старца скрывался исчезнувший из Петербурга в конце 20-х гг. при

невыясненных обстоятельствах блестящий кавалергард, герой военных кампаний

против Наполеона Федор Александрович Уваров-второй. Великий князь Николай

Михайлович, апеллируя к тем же данным, а также к некоторому внешнему

сходству Федора Кузьмича с Александром I, высказал мысль, что в Сибири от

глаз света скрылся внебрачный сын Павла I от Софьи Степановны Ушаковой,

дочери сначала новгородского, а затем петербургского губернатора С.Ф.

Ушакова, некто Симеон Великий. Но, как бы то ни было, все это лишь гипотезы.

По поручению великого князя Николая Михайловича в Сибирь, в Томскую

губернию, где жил и умер старец, дважды ездил чиновник особых поручений Н.А.

Лашков, результаты поездки которого Николай Михайлович обобщил в короткой

справке: "Старец появился в Сибири в 1837 году, жил в различных местах, ведя

всюду отшельническую жизнь, пользуясь всеобщим уважением окрестного

населения (см. подробное донесение Дашкова) и никому не обнаруживая своей

личности. Его не раз навещали духовные лица, местные архиереи и случайные

путешественники, особенно после его окончательного переселения в Томск. А

именно, в 1859 году, по приглашению томского купца Семена Феофановича

Хромова старец Федор Кузьмич перебрался к нему на жительство, имея

старости. Старшая дочь Хромова, Анна Семеновна Оконишникова, живущая в

Томске и любимица старца Федора, рассказывала Лашкову следующее: "Однажды

летом (мы жили в Томске, а старец у нас на заимке, в четырех верстах от

города) мы с матерью (Хромовой) поехали на заимку к Федору Кузьмичу; был

солнечный чудный день. Подъехав к заимке, мы увидели Федора Кузьмича

гуляющим по полю по-военному руки назад и марширующим. Когда мы с ним

поздоровались, то он нам сказал: "Панушки, был такой же прекрасный солнечный

день, когда я отстал от общества. Где был и кто был, а очутился у вас на

полянке". Еще говорила Анна Семеновна и о таком случае:

"Когда Федор Кузьмич жил в селе Коробейникове, то мы с отцом (Хромовым)

приехали к нему в гости. Старец вышел к нам на крыльцо и сказал: "Подождите

меня здесь, у меня гости". Мы отошли немного в сторону от кельи и подождали

у лесочка. Прошло около двух часов времени; наконец из кельи, в

сопровождении Федора Кузьмича, выходят молодая барыня и офицер в гусарской

форме, высокого роста, очень красивый и похожий на покойного наследника

Николая Александровича. Старец проводил их довольно далеко, и когда они

прощались, мне показалось, что гусар поцеловал ему руку, чего он никому не

позволял. Пока они не исчезли друг у друга из виду, они все время друг другу

кланялись. Проводивши гостей, Федор Кузьмич вернулся к нам с сияющим лицом и

сказал моему отцу: "Деды-то как меня знали, отцы-то как меня знали, дети как

знали, а внуки и правнуки вот каким видят". Словам Анны Семеновны можно

доверять, потому что она почти всегда была с Федором Кузьмичом, в год смерти

которого (1864) она имела уже 25 лет от роду".

По другим данным известно, что А.Ф. Хромов, на заимке которого в

последние годы своей жизни обитал Федор Кузьмич, дважды бывал в Петербурге

при Александре II и Александре III и передавал во дворец какие-то бумаги,

оставшиеся от Федора Кузьмича.

Всех, кто общался со старцем, поражал его внешний вид: высокий рост,

чистое, замечательно белое лицо, вьющаяся седая борода, седые же вьющиеся

волосы, окаймлявшие лысую голову, всегда чистая и опрятная одежда, яркая,

правильная, образная речь.

Мы оставим в стороне все описанные и оспоренные случаи признания в

старце Александра I. Они приводятся в работе Г. Василича. Обратим внимание

на детали, и здесь ускользнувшие от исследователей.

Уходя из деревни Зерцалы на новое место жительства, Федор Кузьмич, по

свидетельству очевидцев, поставил в местной часовне за иконой Богоматери

раскрашенный вензель, изображающий букву "А" с короной над нею и летящим

Описание скромного жилища Федора Кузьмича там же, в Зерцалах, включает

и сведения о том, что в углу его кельи над изголовьем постели рядом с

иконами висел маленький образок с изображением Александра Невского.

Известно, что Александр Невский являлся святым императора Александра I,

который и был назван в честь своего великого предка. И еще раз упоминание об

Александре Невском в связи с личностью старца встречается в свидетельствах

очевидцев. Вот как об этом пишет историк Г. Василич: "По большим праздникам,

после обедни, Федор Кузьмич заходил обыкновенно к двум старушкам, Анне и

Марфе, и пил у них чай. Старушки эти жили ранее около Печерского монастыря

Новгородской губернии, между Изборском и Псковом, занимаясь огородничеством.

Сосланные в Сибирь своими господами (кем именно - неизвестно) за какую-то

провинность, пришли со старцем в одной партии. В день Александра Невского в

этом доме приготовлялись для него пироги и другие деревенские яства. Старец

проводил у них все послеобеденное время, и вообще, по сообщениям знавших

его, весь этот день был необыкновенно весел, вспоминал о Петербурге, и в

этих воспоминаниях проглядывало нечто для него родное и задушевное. "Какие

торжества были в этот день в Петербурге! - рассказывал он. - Стреляли из

пушек, развешивали ковры, вечером по всему городу было освещение, и общая

радость наполняла сердца человеческие...".

Другие свидетельства отмечают обширные познания старца, владение

иностранными языками; есть сведения о его активной переписке и о том, что он

получал разного рода информацию о положении дел в России. Среди его

корреспондентов значился барон Д.Е. Остен-Сакен, живший в Кременчуге. Письма

старца к Остен-Сакену долгое время хранились в его имении в Прилуках

(Киевская губерния). Однако обнаружить их не удалась: оказалось, что они

исчезли из шкатулки, где лежали долгие годы. Кстати, барон был известным

масоном, и контакты с ним Федора Кузьмича указывают на масонскую ориентацию

старца. Заметим, что в свое время и Александр I был причастен к масонской

ложе. Нельзя не заметить, что многие высказывания Федора Кузьмича о жизни, о

людях близки воззрениям Александра в последние годы его жизни. Впрочем, они

близки и любому другому просвещенному человеку. Известны его слова: "И цари,

и полководцы, и архиереи - такие же люди, как и вы, только Богу угодно было

одних наделить властью великою, а другим предназначалось жить под их

постоянным покровительством".

По общему мнению, старец отличался большой добротой, отзывчивостью,

охотно шел на помощь людям, то есть отличался теми же чертами, которые

выделяли в бытность и Александра I. Старец с удовольствием учил детей

грамоте, покорял взрослых своими беседами, рассказами, особенно о военных

событиях 1812 г., о жизни Петербурга, но было замечено, что он никогда не

упоминал при этом имени императора Павла I и избегал давать характеристики

императору Александру. Южнорусские и малороссийские вкрапления в его речь

вполне объяснимы долгой жизнью на юге, в частности, в Малороссии, как об

этом свидетельствуют его связи сюжными монастырями, Киево-Печерской лаврой,

с местом пребывания Остен-Сакена.

И еще две мелкие детали, не замеченные прежде, можно было бы отметить

применительно к характеристике старца. Во-первых, он испытывал трогательную

нежность к детям, особенно к девочкам: так, живя в деревне Коробейники, на

пасеке крестьянина Латышева, он боготворил его маленькую дочку Феоктисту, а

позднее, перебравшись на Красную речку, оказывал покровительство сироте

Александре, которая познакомилась со старцем, когда ей было всего 12 лет, и

оставалась его преданным другом долгие годы. Вспомним о трагических потерях

Александра: сначала двух малолетних дочерей, а потом и своей любимой

шестнадцатилетней дочери от Нарышкиной. Совпадения эти могут быть

случайными, но они способны при известных условиях пролить свет на тайну

личности Федора Кузьмича.

Во- вторых, однажды вспоминая о дне своего ухода из общества, он

заметил, что в те дни стоял прекрасный солнечный день. Изучая записки

императрицы о ноябрьских днях в Таганроге, я невольно обратил внимание на ее

фразу, в которой Елизавета Алексеевна отметила необычайно теплую для того

времени погоду. Здесь было 15 градусов по Цельсию.

Хотелось бы ввести в широкий оборот и иные факты, детали, которые в

совокупности могут приблизить нас к тайне старца Федора Кузьмича. Так,

известно, что в семьях доктора Тарасова и графа Остен-Сакена панихиды по

усопшему Александру I с 1825 г. не служились. Первая панихида по Александру

в этих семьях была отслужена лишь в 1864 г., то есть после смерти старца

Федора Кузьмича. Многие очевидцы свидетельствовали, что некоторые близкие к

царю люди, в том числе В.П. Кочубей, отказались признать в усопшем

Александра I. Была смущена и его мать Мария Федоровна. Специальная комиссия

под председательством великого князя Николая Михайловича установила, что

Николай I и Федор Кузьмич были в постоянной переписке. Она велась шифром,

ключ к которому был обнаружен в фамильном хранилище Романовых. Этот факт был

доложен Николаю II.

Данные о сличении почерков императора и старца также противоречивы.

Вопреки мнению великого князя Николая Михайловича, тождество почерков

признал занимавшийся этим вопросом известный юрист А.Ф. Кони, а также

генерал Дубровин, хорошо знавший почерк Александра I. Причем А.Ф. Кони был

одного и того же человека". Любопытно, что Николай I позднее уничтожил

дневник Елизаветы Алексеевны, исчезла и переписка Федора Кузьмича с

Остен-Сакеном.

Заслуживает внимания публикация документа барона Н.Н. Врангеля,

писателя и публициста, который представил свидетельство сына известного

психиатра И.М. Балинского - И.И. Балинского. Это записка, в которой И.И.

Балинский передает рассказ швейцара Егора Лаврентьева, служившего в клинике

его отца. До этого Лаврентьев долгие годы состоял при усыпальнице Романовых

в Петропавловском соборе. Он-то и рассказал, как однажды ночью в 1864 г. в

присутствии Александра II, министра двора графа Адальберга была вскрыта

гробница Александра I, оказавшаяся пустой, и в нее был помещен гроб, в

котором лежал длиннобородый старец. Всем присутствовавшим при этой церемонии

было приказано хранить тайну. Служители получили щедрое вознаграждение, а

затем были разосланы в разные концы России. Кстати, эта версия, идущая из

семьи Балинских, хорошо была известна в русских эмигрантских кругах.

Вместе с тем имеются известия, что при последующих вскрытиях гробницы

Александра I уже в XX веке обнаруживалось, что она пуста.

По данным генерал-адъютанта князя Л.А. Барятинского, Александр II,

будучи наследником престола, встречался со старцем. Николай II, в качестве

наследника престола, побывал на могиле старца, как, впрочем, и другие

великие князья, посещавшие Сибирь. Известен интерес к этой проблеме

Александра III.

По свидетельству Л.Д. Любимова, великий князь Дмитрий Павлович (который

был близок с биографом Александра I великим князем Николаем Михайловичем)

большом волнении признал, что на основании точных данных он пришел к выводу

о тождестве императора и старца. Также Любимов сообщил, что в свое время

Дмитрий Павлович поинтересовался мнением Николая II по этому делу, и

император не отрицал реальностей существующей легенды.

Несомненно, что все эти детали ни в коей мере не могут рассматриваться

в качестве решающих аргументов в определении личности старца Федора

Кузьмича. Однако разгадывание такого рода тайны и не претендует на быстроту

и однозначность ответов, здесь важна каждая мелочь, каждое, пусть и спорное,

новое наблюдение, и думается, что этот небольшой экскурс будет небесполезным

для тех, кто еще вернется к этой темной, но волнующей странице истории

русской правящей династии.

Условности того допущения, которые сделал Н.К. Шильдер, а вслед за ним

и некоторые другие историки, мы можем, конечно, и не принять, но несомненно

одно: жизнь и смерть Александра I - это действительно драматическая страница

русской истории; в еще большей степени - это драма живой человеческой

личности, вынужденной сочетать в себе, кажется, столь несовместимые начала,

как "власть" и "человечность"