Чему равна масса урана 235. Атомное наследие Сталина. А на это сколько уйдет времени

К марту 1939 года группы ученых, работавших во Франции и в Америке, доказали, что для самоподдерживающейся цепной реакции достаточно выделения в среднем двухчетырех свободных нейтронов при каждом делении уранового ядра. Растущие было опасения о возможности создания атомной бомбы, однако, быстро развеялись.

Бор решил не терять времени. Физика деления, как и любое другое новое направление в науке, несомненно, предоставляла неохватное поле для деятельности. И, поскольку в Принстоне работать можно было с не меньшим успехом, чем в Копенгагене, Бор обратился к Уилеру с предложением сотрудничества. Они занялись дальнейшей разработкой теории деления ядер, опираясь на новые экспериментальные данные. Эксперименты они проводили с аппаратом, собранным на скорую руку тут же, в Принстоне, на чердаке Палмеровской лаборатории. Полученные результаты были поначалу весьма озадачивающими.

Упомянутый выше аппарат нужен был, чтобы изучить изменения в интенсивности деления ядра урана под воздействием нейтронов, несущих каждый раз различные объемы энергии . Было установлено, что чем больше эта энергия, тем интенсивнее происходит деление, а с ее уменьшением интенсивность деления, соответственно, также снижается. Такие данные были вполне ожидаемы. Однако вскоре выяснилось, что при достаточном уменьшении энергии нейтронов интенсивность деления ядра снова возрастает.

Плачек, который ранее заставил работавшего в Копенгагене Фриша искать достоверное подтверждение ядерного расщепления, весьма неожиданно оказался в Принстоне. «Что это еще за чертовщина: почему отклик одинаковый и на быстрое и на медленное воздействие?!» - возмущался он, сидя за завтраком вместе с Розенфельдом и Бором.

Возвращаясь вскоре в свой кабинет, Нильс Бор уже знал ответ на этот вопрос. Судя по всему, причина высокой интенсивности деления ядра при малой энергии воздействующих нейтронов - редкий изотоп уран-235 (U 235), который составляет ничтожно малый процент от общего количества этого элемента, встречающегося в природе. Бор и Уилер приступили теперь к детальной разработке данной гипотезы. И в новой теории были установлены два основополагающих фактора.

В изотопе U 235 баланс между отталкивающей силой протонов в ядре атома и силой поверхностного натяжения, удерживающей ядро от распада, гораздо более хрупкий, чем в изотопе U 238 . Три дополнительных нейтрона урана-238 стабилизируют ядро и увеличивают энергетический барьер, который необходимо преодолеть, чтобы запустить реакцию распада. Следовательно, для расщепления такого ядра необходимы более быстрые нейтроны с большей энергией.

Вторым из упомянутых факторов стал непосредственно сложный состав ядра. Для него более благоприятно равное число протонов и нейтронов, что объясняется квантовой природой их субатомных составляющих. Приняв дополнительный нейтрон, U 235 превращается в U 236 , в ядре которого 92 протона и 144 нейтрона, то есть четное число обоих нуклонов. Когда U 238 принимает добавочный нейтрон, то образуется изотоп U 239 с нечетным числом нейтронов в ядре. Уран-235 «ассимилирует» дополнительный нейтрон и вступает с ним в реакцию намного проще, чем уран-238.

Совокупность двух вышеописанных факторов в достаточной степени объясняет существенное различие в поведении двух изотопов урана. Для расщепления устойчивого ядра U 238 требуются быстрые нейтроны, а гораздо менее стабильное ядро U 235 разделить можно медленными. Таким образом, если изготовить бомбу, состоящую из смеси U 235 и U 238 , действие которой будет основано на расщеплении урана-235 под воздействием медленных нейтронов, то и цепная реакция в ней будет происходить медленно. Затем она затухнет, а бомба так и не взорвется.

Теперь шансы на создание бомбы в ближайшем будущем хотя и не исчезли совсем, но значительно снизились. Конечно, нельзя забывать и о словах Бора, неоднократно повторяемых им в ходе дискуссий с коллегами в апреле 1939 года: тогда он заявил, что изготовить бомбу можно при условии, что она будет сделана на основе чистого урана-235. Однако U 235 - редкий изотоп и его доля по отношению к природному урану составляет 1:140, то есть ничтожные 0,7 %. К тому же U 235 и U 238 по химическим свойствам идентичны, и поэтому с помощью химической реакции их разделить нельзя. Это возможно только с применением специальных физических методов, позволяющих отделить изотопы друг от друга, используя практически незаметную разницу в их массе. При этом подобные работы в масштабах, необходимых для создания атомной бомбы, требовали неоправданно больших усилий - на тогдашнем уровне разработок для нее требовалось несколько тонн урана-235.

Интервью с заместителем директора ВНИИ атомного машиностроения профессором Игорем Острецовым

Мир столкнулся с проблемой энергетического дефицита. Привычка жечь, что попало, поставила человечество на грань выживания. Люди привыкли потреблять много энергии. Однако ее ресурсы неожиданно оказались исчерпаемыми. Тепла для человечества осталось мало, лет на 50. И теперь надежда только на ученых, которые как-то должны придумать выход из критической ситуации. Такие ученые нашлись у нас. Они придумали, как безопасно получать энергию даже из ядерных отходов, и при этом позаботились о том, чтобы будущие поколения смогли активно осваивать космос.

- Чем плохи современные ядерные технологии?

Традиционная ядерная энергетика, которая развивалась длительное время, основана на сжигании урана-235. Это единственный изотоп, который существует в природе и делится. Чем это плохо? Во-первых, по факту - американцы не заказали ни одного блока с 1978 года. Европа практически прекратила использовать АЭС для получения энергии, причем на законодательном уровне. Это связано с тем, что станции невозможно вывести из эксплуатации. Сегодня из 450 блоков в мире стоит 99, и что делать с ними, никто не знает.

- То есть не могут остановить реакцию распада?

Их останавливают, и они будут стоять вечно. Причем отработанное топливо находится внутри них. Главная проблема – ядерные отходы, которые нужно хранить сотни лет, прежде чем приступить к их утилизации.

Есть и другая проблема. В странах "третьего мира", где наибольший энергетический дефицит, надо развивать ядерную энергетику, чтобы не допустить увеличения потребления органического топлива. Однако Иран четко продемонстрировал, что практически любая страна, которая имеет ядерную станцию, способна сделать атомную бомбу. Ранее Индия под контролем МАГАТЭ, имея реактор Кондю, сделала такую бомбу и вошла в ядерный клуб. Поэтому ситуация тупиковая - в развитых странах не будут строить, потому что не решена проблема с эксплуатацией и проблема с отходами, а в развивающихся странах потому, что не решена проблема распространения ядерного оружия.

Однако есть гораздо более серьезная вещь - энергетические проблемы человечества не могут быть решены без ядерно-космических программ, без энергетического и промышленного выхода в космос. На традиционном химическом топливе невозможно будет выводить на орбиту достаточно тяжелые аппараты. На "химии" можно вывести очень небольшие системы, в очень близкий космос и за очень большие деньги. Единственная возможность, которая человечеству дана для решения таких задач – уран-235. И его надо хранить, как зеницу ока. Сжигать в реакторах на тепловых нейтронах этот изотоп – преступление перед человечеством большее, чем преступления фашизма. Современная программа строительства 100 блоков в Китае, 40 блоков у нас - это просто преступная программа, потому человечество обрекает себя остаться на ядерной свалке на Земле и не иметь возможности выйти в космос. Это чрезвычайно серьезная вещь, которая сегодня, к сожалению, мало обсуждается. Так что остается одна возможность - сжигать уран-238.

- А каковы мировые запасы "ценного" урана-235?

Его всего 0,7% от общего объема всего добываемого урана. Это очень мало. По энергетическим возможностям его столько же, сколько и нефти. То есть, если сейчас начать программу широкого развертывания АЭС на тепловых нейтронах, то примерно к 2040-50 годам урана-235 не останется.

- Объясните, пожалуйста, поподробнее, почему нельзя использовать вместо 235-го урана 238-ой?

Дело в том, что уран-235 делится сам. С его помощью можно организовать так называемую "самоподдерживающуюся" цепную реакцию, на чем вся атомная энергетика, все бомбы, и основаны. В отличие от него, уран-238 не "горит", на нем такую реакцию организовать нельзя. Но его много. Поэтому еще в начале развития атомной энергетики была предложена так называемая "бридерная" программа. У нас она называется программой реактора на быстрых нейтронах, которая позволяет сжигать уран-238. Для этого он сначала перерабатывается в плутоний, который и будет вырабатывать энергию. Эта идея сейчас очень популярна, об этом Буш в последнем интервью сказал, Путин тоже неоднократно заявлял, что мы приглашаем всех к сотрудничеству по сжиганию урана-238. Но мало кто знает, что такое бридер, хотя это тоже АЭС, но основанная на несколько других технологиях.

- Так как работает бридер?

Туда загружается уран, обогащенный плутонием. Доля последнего – от 18 до 25%. В результате работы этого реактора плутония получается несколько больше, чем было загружено. При этом около каждой такой станции должен рядом находиться радиохимический завод по выделению плутония, фабрикации новых твелов (узел ядерного реактора, содержащий делящееся вещество). На каждом энергоблоке будет находиться 20 тонн плутония. Между тем, бомбу можно сделать всего из нескольких килограмм. Если мировую энергетику перевести на такого рода реакторы, то в мире будут "крутиться" до миллиона тонн плутония.

Вопрос на сообразительность - где построят первый такой бридер? Я уже задавал такой вопрос заму по науке концерна по атомной энергии Владимиру Асмолову. Спрашиваю: "Я недавно был в иранском посольстве, у всех навязла в зубах проблема обогащения урана, давайте, вместо того, чтобы они его обогащали, мы им бридер построим. Вы при этом населению скажите, что там будет 20 тонн плутония крутиться. Гарантирую, что я их уговорю. 5-6 миллиардов долларов они вам заплатят за такую станцию".

Он говорит: "Острецов, вы провокатор. Это может быть только внутри российской программы". Я говорю: "А Путин к чему нас призывал? Делать ядерную энергетику, ориентированную на все страны".

Поэтому предлагать бридеры в качестве основы мировой ядерной энергетики - это чисто политическая игра на конъюнктуре момента, не более того.

- Так какой же выход из этой ситуации предлагаете вы?

Именно поэтому мы занимаемся другой темой. Есть прямой способ сжигания урана-238 - так называемое принудительное деление. Причем без перевода его в плутоний. При этом получается существенно больше энергии, чем в бридерах. Для такого деления нужны очень сильно разогнанные нейтроны, которые можно получить только с помощью ускорителя.

В связи с этим нужны две технологии. Во-первых, сама технология сжигания такого урана, и технология создания ускорителя. Сегодня в России есть два патента на обе этих технологии. Обладателем одного являюсь я, второго - Алексей Сергеевич Богомолов. Для примера - в Америке существует ускоритель на 800 мегаэлектронвольт, длина его порядка километра. Нам нужна энергия примерно в 10 раз больше, то есть ускоритель должен быть длиной примерно 10 км. Это ни в какие ворота, естественно, не лезет - дорого. И вот Богомолов придумал такой ускоритель, который будет давать нам нужную энергию, причем его длина будет всего порядка 50-ти метров. Это совершенно приемлемо.

Эти две технологии мы сейчас и "пробиваем". Были проведены совещания в Совете федерации, и у нас в институте, проводился общественный форум. Очень сильно этому противодействует в первую очередь курчатовский институт, который предлагает программу бридеров. Противодействует исключительно по тем соображениям, что смена программы в атомной энергетике означает смену элит, финансирования.

- Расскажите о перспективах вашей технологии.

Рано или поздно человечеству придется сжигать уран-238. То есть либо обогащать его до состояния оружейного плутония, либо сжигать напрямую с помощью ускорителей. Развивать технологии по сжиганию урана-235 - это просто самоубийство. Поэтому сегодня необходимо начинать две программы - ЯРТ-энергетику, ту, что предлагаем мы, и реанимировать программу по созданию ядерных ракетных двигателей. Причем лучше всего совместно с американцами. И у нас и у них есть серьезные наработки в этой области. Дело в том, что энергетика конца XXI и XXII веков будет связана с промышленным выходом человека в космос. Главная научная задача нашего столетия – сделать ускорители нейтронов достаточной для ЯРТ-энергетики мощности. Кто первый их сделает, тот будет владеть ситуацией.

- Как расшифровывается ЯРТ-энергетика?

Тяжелая ядерная релятивистская энергетика. Релятивистская потому, что протоны генерируют нейтроны, а они делят тяжелые ядра урана.

Сейчас очень большой интерес к этим ускорителям проявляют американцы. Они хотят получить его любой ценой, и с Богомоловым постоянно ведутся переговоры. Между тем мы свою идею развиваем. Провели эксперименты в Дубне, Протвино в 2002 году. С тех пор "бодаемся". Трагедия в том, что власть некомпетентна в этих вопросах.

- А что нужно "пробить"? Финансирование?

Нет, дело даже не в этом. Нам требуется государственная программа. А уже после этого любые деньги из-за рубежа придут, потому что все понимают, что без этой технологии никуда не денешься. Дело в том, что на Западе проводить эксперименты страшно дорого, а у нас ускоритель в Серпухове стоит без работы. Но для того, чтобы была создана государственная программа, надо этот вопрос "вывести" на Путина. Нас очень хорошо поддерживают в Совете федерации, в сентябре должны пройти слушания с вызовом Кириенко. Там мы рассчитываем получить рекомендации, после которых наша идея будет рассматриваться на научно-техническом совете у президента. И после этого, мы надеемся, будет создана государственная программа.

- Как будет работать такая программа?

Для начала будет открыто символическое финансирование, после чего подключатся иностранцы, их согласием на участии в проекте мы уже заручились. Мы продолжим наши исследования. На оставшиеся эксперименты нам нужно примерно года полтора. После этого можно приступать к проектированию станции.

- А на это сколько уйдет времени?

Все зависит от темпов работы. Принципиальных преград для этого сегодня нет.

То есть можно говорить, что за 10 лет уже может быть создан прототип ядерной электростанции нового поколения?

Безусловно.

- Сколько будет стоить такая станция?

Пока что нет прототипов, но она будет однозначно дешевле ныне существующих АЭС. Это связано с тем, что у нас не будет топливного цикла и не встанет проблемы вывода станции из эксплуатации. Ведь именно поэтому все эти нынешние станции стоят и никто не знает, что с ними делать.

Так что о цене говорить не приходится - у нас цена значительно ниже, потому что наш реактор значительно проще. Это будет, скорее всего, бетонный корпус, изолированный металлом. Внутрь будут засыпаны микро-твелы. И больше там ничего особенного не будет. Главное, что там не нужно будет ничего обогащать. Можно использовать отвальный уран, отработанное топливо. Ведь там все равно, что жечь, лишь бы были тяжелые ядра. И вот эту конструкцию будет бомбить нейтронный ускоритель. В результате тяжелые ядра начнут делиться, выделяя при этом тепло.

- А насколько экологически эта система безопасна?

Наш реактор подкритичный. То есть там нет того, что было в Чернобыле - самоподдерживающейся реакции. Как только случается какая-нибудь критическая ситуация - ускоритель останавливает процесс.

Скажите, ведь то, что тяжелые атомы начинают делиться под ударами нейтронов, было известно давно. Почему раньше ученые не додумались применить этот эффект в ядерной энергетике?

Раньше просто не было ускорителей с высоким КПД. Хорошие ускорители появились только после Чернобыля. Тогда все были напуганы критической аварией и стали использовать не такие рискованные подкритические зоны на уране-235, а недостаток нейтронов дополнять ускорителями. Таким образом, следующий шаг был предопределен - взять ускорители на большей энергии и посмотреть, что будет дальше. Случилось так, что я первый это придумал. Причем все процессы были описаны в научной литературе и ранее, просто я посмотрел на эти возможности, как на энергетические. Логически и исторически этот шаг был предопределен. Но кто-то должен был его сделать.

Специально для Столетия

Двадцатый век дал в руки Человечеству столько открытий! Для многих из них целью было облегчить жизнь высшему существу на планете Земля, но реальность как всегда обманчива и человеческий эгоизм порой превосходит простые понятия о добре и зле. Эгоизм не дает уснуть чувству превосходства, власти над миром, и самые великие открытия становятся на путь уничтожения. Начальным этапом открытия деления самого разрушительного вещества на Земле стало бурное развитие промышленности, которой требовались огромные объемы энергии - и эту энергию нашли! Немецкие ученые Отто Ган и Фриц Штрассман открыли поразительное явление: деление ядра урана (U) при бомбардировке его нейтронами (n), при этом в процессе деления высвобождалось огромное количество энергии на один атом вещества (порядка 202,5 МэВ = 3,24*10-11 Дж), а также еще 2-3 нейтрона, которые взаимодействовали с соседними ядрами. Но использовать такое топливо не предоставлялось возможным - реакция в образце урана по невыясненным причинам быстро затухала. Позже было выяснено, что на ход реакции отрицательно влияет один из изотопов, а именно уран 238, который при поглощении нейтрона (n) не испускает в процессе деления новые нейтроны. Однако изотоп урана 235 имеет способность к размножению.
Большим открытием был процесс спонтанного деления ядра урана 235. В 1 грамме металла в час происходит порядка 20 спонтанных делений, но цепная реакция не происходит, а почему? Ответ на этот вопрос достаточно банален - нейтроны промахиваются в достаточно малом объеме вещества и выходят из металла без взаимодействия. Путем расчетов была выяснена минимальная масса образца урана 235, которая составила порядка 48 килограммов. В таком образце - шаре диаметром 25 см реакция не должна была затухать. Но как выделить изотоп урана 235? Попробуем ответить на этот вопрос.
Природный уран представляет собой металл серебристого цвета, легко поддающийся механической обработке, температура плавления составляет 1130 градусов Цельсия. Уран хорошо окисляется на воздухе и воспламеняется в атмосфере при температуре 100 градусов Цельсия, очень ядовит, является источником жесткого альфа- и бета-излучения. Природный уран состоит из нескольких изотопов :
Уран 235 - 0,7184%;
Уран 238 - 99,2760%;
Уран 234 - 0,0056%.
Для промышленного применения пригоден только изотоп с массовым номером 235, остальные являются «мусором». Выделить нужный изотоп не так уж легко: основным способом получения обогащенного урана 235 является прокачка фторида урана через систему центрифуг, в которых более тяжелый изотоп оседает на стенках, а 235-й проходит. Таким способом можно получить обогащение вплоть до 99%.
Промышленный уран 235 в основном применяется в качестве топлива для электростанций, но первоначально этот металл использовался в военных целях как самое мощное на Земле взрывчатое вещество. Последствия военного применения урана 235 внесли большой вклад именно в мирное освоение энергии атомного ядра. Энергия, выделяемая 1 граммом урана, сопоставима со сжиганием 2,5 тонн нефти. Выгода очевидна - применение металла в качестве топлива позволяет сократить добычу полезных ископаемых и перейти на уровень «чистой энергетики», при условии проектирования надежных аварийных систем работы реактора и качественном исполнении самого реактора. Реактор - основная часть АЭС (атомной электростанции), в нем непосредственно происходит процесс деления ядер вещества и передача энергии теплоносителю. Теплоносителю передает энергию турбине, которая, в свою очередь, вырабатывает электрическую энергию. Теплоносителем могут быть различные вещества с высокой теплоемкостью: вода, инертные газы, жидкие щелочные металлы.
В настоящее время энергия урана 235 используется для производства электрической энергии, но запасы металла на Земле ограничены и по подсчетам ученых их хватит лишь на 50 лет интенсивного использования. И именно в наших интересах экономить электрическую энергию, столь сложно достающуюся нам от Природы!

Сосредоточение усилий на производстве плутония дало мощный успех, но то, что Берия не успевал уделить достаточно личного внимания получению урана-235, сказывалось – дело на этом направлении шло плохо. Очень плохо!

Стоял сентябрь 1949 года, еще и месяца не прошло после успешного испытания первой советской атомной бомбы, а Берия в своем кремлевском кабинете выслушивал доклад сотрудника, вернувшегося из командировки на уральский комбинат – тот самый, который был построен для разделения изотопов урана.

– Я считаю, что положение на комбинате 813 уже нельзя назвать кризисным, – докладывал сотрудник. – Они почти год не могут ввести в эксплуатацию завод диффузионного разделения урана. Там многие работники, в том числе и руководители, просто отчаялись, работают механически, не веря в успех. Это не кризис, это напоминает агонию.

Берия долго и задумчиво молчал, потом снял телефонную трубку и дал команду.

– К вечеру подготовьте мне вагон, я выезжаю на Урал.

Берия прошелся по заводу Д-1 комбината 813 – по заводу, на котором в специальных машинах путем диффузии гексафторида изотопов урана должен был выделяться из смеси изотопов изотоп урана-235.

Затем собрал совещание, на котором присутствовало около сотни специалистов, как самого комбината, так и поставщиков оборудования, и представителей науки.

Когда подчиненные паникуют, руководитель обязан оставаться спокойным. И чем больше паникуют подчиненные, тем более спокойным должен быть руководитель, иначе любая его горячность будет воспринята подчиненными и за его панику, и тогда их собственная паника и отчаяние будут неконтролируемы. Всем своим спокойным и даже несколько безразличным видом руководитель должен пока зывать, что «мы и из худших выбирались передряг», и что нужно лишь немного усилить нажим, еще чуть-чуть пошевелить мозгами, и дело будет сделано.

– В целом я знаком с проблемами вашего завода, – спокойно начал Берия, – но хотел бы сейчас услышать их из ваших уст. Давайте начнем с самого младшего по должности, а закончим директором завода.

Сначала, как водится, народ стесняется начальства, особенно большого, но такая обязанность говорить – начиная с младшего, – снимает стеснительность, и люди выкладывают все, что знают.

То, что Берия услышал на совещании, наряду с увиденным в цехах, в сумме дало достаточно безрадостную картину.

На газоразделительном заводе Д-1 сразу же после пус¬ коналадочных работ на первых введенных в эксплуатацию каскадах, состоящих в основном из диффузионных машин ЛБ-7, начались массовые выходы из строя машин, работающих на рабочем газе (гексафториде урана). В дальнейшем это повторилось и на машинах ЛБ-8 и ЛБ-9. Причины аварий – заедание шариковых подшипников электропривода компрессора, приводящее либо сразу к его остановке, либо к быстрому износу подшипников, сопровождаемому недопустимой вибрацией компрессора. А ведь это были специальные, высокооборотные подшипники, которые должны были служить десятки тысяч часов, но реально они выходили из строя через несколько сотен часов работы, а некоторые нормально вращались только несколько десятков часов.

И на заводе Д-1 за сутки выходило из строя до 50 компрессоров, а это было больше, чем можно было смонтировать новых машин. Это была мучительная работа, не прерывавшаяся ни днем, ни ночью – замена вышедших из строя многотонных компрессоров новыми или отремонтированными машинами! Ведь все машины до их аварийной остановки были заполнены рабочим газом – химически агрессивным радиоактивным гексафторидом урана, уже успевшим получить некоторое изменение в своем изотопном составе.

Было непонятно, почему изготовленные по первому классу точности шариковые подшипники, прошедшие специальный отбор, выходят из строя? При заводских и комиссионных приемных испытаниях ведь все было в порядке.

Стали искать причину в недостатках сборки, в отклонениях требований к механической обработке, а выход из строя подшипников с вводом в эксплуатацию новых и новых каскадов нарастал и нарастал.

Ремонт машин был очень трудным. Из-за одного вышедшего из строя компрессора приходилось останавливать и отключать от каскада целый блок из 12 машин, откачивать из него рабочий газ, снимать с места и транспортировать в цех ревизии аварийную машину, обнажая при этом весьма чувствительные к влаге и коррозии пакеты пористых пластин, установленных в баке-делителе. Вместо изъятых машин монтировались новые или уже отремонтированные машины, повторяя весь цикл монтажа снова и снова (откачка, проверка на вакуумную плотность, наполнение газом и т.п.). И опять без уверенности, что замененная машина долго проработает. Эта трудоемкая изнурительная работа полностью дезорганизовала пуск завода Д-1 и была настоящим бедствием, что вызвало у некоторых руководителей неверие в успех промышленного освоения диффузионного метода.

Была и вторая беда, еще более тяжкая – был обнаружен недопустимо высокий уровень коррозии (разложения) рабочего газа (гексафторида урана) в машинах. Это приводило к тому, что поток высокообогащенного газа конечных каскадов практически не достигал, так как гексафторид урана разлагался, значительная часть его потока превращалась в порошок (тетрафторид урана) и осаждалась на внутренних стенках машин.

Процессы коррозии особенно сильно ускорял влажный воздух, засасываемый из атмосферы в вакуумный объем машин и коммуникаций. Он проникал в машины при недостаточной герметичности фланцевых разъемов, которых было на заводе несколько десятков тысяч. А поскольку для ремонта аварийных машин надо было останавливать и вскрывать блоки или каскады, то избавиться от напуска влажного воздуха практически было невозможно.

К проблемам добавлялись сомнения в достаточной герметичности многочисленных тонкостенных труб разъемных газовых коммуникаций, имевших приварные фланцы. Общая протяженность их на заводе Д-1 достигала несколько километров.

Берия записывал ключевые вопросы в блокнот, пытаясь отобрать из них наиглавнейшие и отсеять мелочь, которая будет решена и без него.

Особенно не понравилось ему итоговые выступления главного инженера и директора. Дело в том, что вначале на эти должности были назначены молодые инженеры, но перед пуском Берия, опасаясь, что молодые завалят его вопросами, заменил их на опытных. И ошибся! Эти опытные специалисты потеряли необходимый энтузиазм и теперь скорее имитировали привычную работу, а не штурмовали проблемы.

Оба они закончили свои выступления примерно одинаково:

«Мы считаем, что с таким составом оборудования завод работать не будет», – а ведь знали, что другого оборудования просто не существует!

– Хорошо, – сказал Берия, никак не прореагировав на выводы руководителей завода. – Теперь прошу высказаться о том, как ликвидировать недостатки. Представители Горь¬ ковского машзавода. Ваши машины ЛБ не работают. Начинайте с подшипников. Нашли причины их заклинивания?

– Это нашли, – сообщил горьковчанин. – Мы же артиллеристы, поэтому стремились к точности. Поставили очень точные подшипники, сделали очень точные посадки.

В результате роторы не имели люфтов. А при работе возникает неравномерный нагрев и неравномерное термическое расширение. Подшипник перекашивает и заклинивает.

– М-да. Всю жизнь нас, русских, критиковали за отсутствие точности, теперь мы точности добились, и снова нехорошо!

Продолжайте.

– Как это устранить – понятно. Прослабим подшипники и посадки, добьемся люфта. С коррозией гексафтори¬ да урана дело сложнее…

И так, выслушивая специалиста за специалистом, Берия выяснял, какие пути решения проблем уже найдены, а какие проблемы остаются без решения.

– Да, – вспомнил он в конце, – у нас еще есть выездная бригада ученых-физиков из Москвы. Что вы скажете?

– Товарищ Берия! – бодро начал физик. – Сначала я скажу в принципе, а потом зачту список наших предложений.

Дело в том, что из-за низкой, так сказать, научной и культурной подготовленности персонала завода, из-за низкой его дисциплины предлагаемые нами научные рекомендации не исполняются. Вот они…

– Читать список не надо, ситуация понятна и слушать эти рекомендации нет необходимости, оборвал выступающего Берия, поняв, что наука, как обычно, старается держаться отдельно от заводчан и, следовательно от их проблем.

– Давайте переходить к решениям, – Берия немного помолчал в задумчивости. – Начнем с директора. Преступно поручать бой командиру, который не верит в победу. Товарищ Кизима, вам с главным инженером мы найдем должности полегче. Директором завода снова назначаю товарища Чурина, а главным инженером – товарища Родионова.

Товарищ Алявдин работает в самом тяжелом цехе, а паники в его докладе я не уловил. Товарищ Алявдин назначается начальником производства.

Наука нам заявила, что штат завода не способен внедрить научные рекомендации…

– Я не это хотел сказать, – запротестовал физик, привыкший, что в «интеллигентной среде» не называют вещи своими именами.

– Но сказали. Поэтому всех командированных ученых из Москвы я включаю в штат завода и поручаю им исполнить их же рекомендации заводу.

– Мы не заслуживаем такого наказания! – вновь запротестовал физик.

– Вы считаете внедрение собственных научных идей наказанием?!

– Я не это хотел сказать… – растерялся ученый.

– Зато я сказал, что хотел сказать! – произнес Берия неожиданно ледяным тоном, и все вспомнили, кто он такой.

– Теперь. Большой проблемой является коррозия элементов машин ЛБ. У нас в СССР есть толковый металлофизик?

– Профессор Якутович из Свердловска, – послышался голос с места.

– Запишите фамилию, назначим его заместителем научного руководителя завода. Нужны химики-аналитики. Кто знает толковых? – продолжил Берия поиск решения проблем из своего списка.

Вечером, когда совещание уже изрядно устало и задымило воздух помещения до состояния лондонского смога, Берия согласовывал сроки исполнения с представителями Горьковского машиностроительного завода.

– Нам нужно шесть месяцев, чтобы реконструировать машины ЛБ, – утверждал горьковчанин.

– Вы что – спать на ходу собираетесь? – язвительно поинтересовался Берия.

– Но их шесть тысяч!

– Ничего, ваш директор Елян в войну и не такие задачи решал, – четыре месяца и ни днем больше! Кстати, вы Горьковский машиностроительный, а марка ваших машин начинается с буквы «Л», как будто машины ленинградские.

И вообще, что обозначает это «ЛБ»?

Все затихли и удивленно уставились на Берию.

– Товарищ Берия, – наконец ответил удивленный горьковчанин.

– «ЛБ» – это «Лаврентий Берия».

– Что?! – Берия откинулся на спинку стула. Это эпидемия какая-то… Партия поручила мне создать вокруг Москвы пояс противовоздушной обороны, оснащенный… скажем так, новым видом оружия. Конструкторы назвали его «Беркут». Ну, беркут и беркут – стремительная птица, и это оружие тоже стремительное. И вот мне сообщают, что «Беркут» – это в честь Берии. – снова придвигается к столу.

– Значит так. Передайте товарищу Еляну, что у него голова не тем занята! И чтобы все машины были готовы через три месяца!!

Справка: После убийства Л.П.Берии, диффузионные машины Горьковского машиностроительного завода были переименованы с ЛБ в ОК (отдельная конструкция), а система ПВО «Беркут » в С-25.

В 1950 году после комплектования завода машинами ЛБ-6 и замены всех двигателей ТД (двигатель-трансформатор) на машинах ЛБ-7 и ЛБ-8, а также после проведения пассивирующей обработки внутренних поверхностей машин и пористых фильтров всех машин, после полного ввода в эксплуатацию холодильной станции для подачи охлаждающей воды низкой (8-10°С) температуры, после постройки цеха сухого воздуха, наконец была налажена нормальная эксплуатация завода Д-1 и выпуск в проектном количестве урана235, вначале 75%-ного, а затем 90%-ного обогащения.

Специфические производственные и технические сложности и особенности всего комплекса диффузионной технологии оказались столь велики и неприступны, что этой технологией в мире могли овладеть после США (1945 г.) только три индустриально развитые страны: СССР в 1949 г. (завод Д-1), Великобритания в 1956 г. (завод в Кейпенхерсте) и Франция в 1967 г. (завод в Пьерлате).

А в СССР, вслед за заводом Д-1, в последующие годы уверенно вошли в строй заводы Д-3, Д-4, Д-5 и другие.