Уже прошло полвека с того момента, как 12 апреля 1961 г. Юрий Алексеевич Гагарин реализовал извечную мечту человечества вырваться из пут земного притяжения в космическое пространство. После него на нашу планету с орбиты взглянули сотни представителей Земли, настоящих профессионалов своего дела – космонавтов, астронавтов и тайконавтов. В этой области человечество достигло таких высот, что в космос уже летают туристы. Сбываются слова Главного конструктора С. П. Королёва: «Настанет день, когда мы будем летать в космос по профсоюзным путёвкам».

А мы думаем уже о полётах на Луну, Марс, к другим планетам…

Безусловно, за прошедшие XIX и XX века человечество накопило огромное количество знаний по астрономии, космонавтике, ракетной технике. И весь этот опыт наших предков изложен в книгах. И даже сегодня, когда многие черпают свои знания в Интернете, путь этих знаний во Всемирную паутину лежит через книги.

Но какова всё же история достижений космонавтики в литературе?

Кто не знает сегодня отечественных пионеров космонавтики – К. Э. Циолковского и С. П. Королёва, 150- и 100-летие которых мы отметили четыре года назад! Благодаря их героическому труду в 2007 г. мы отметили полувековой юбилей эпохального события, когда впервые в мире материальное тело, «брошенное» с поверхности Земли, не упало обратно. Это был наш, первый в мире спутник ПС. А спустя четыре года после этого триумфа человеческой мысли на космическую орбиту вышел человек – Ю. А. Гагарин.

Многие выдающиеся учёные и конструкторы, достигнув успеха в исследованиях, делились с другими людьми своими знаниями посредством книг как универсального кладезя информации веков.

Начало любой научной, конструкторской или исторической работы – это, прежде всего, работа с литературой, первоисточниками. То есть изучение всего того опыта, который был накоплен предыдущими поколениями и аккумулирован в книгах. Не зря старинная мудрость гласит: «Всё новое – это хорошо забытое старое».

Мистическая тяга человечества к космосу возникла задолго до того, как появились ракеты и человек преодолел земное притяжение. Предки нынешних россиян тоже мечтали об этом. Так, например, ещё в XII веке в Киевском княжестве жил «русский Златоуст» – Кирилл Туровский. Он написал первый трактат по космологии «О небесных силах», в котором рассмотрел строение Вселенной (от слова «поселение») и увязал её с микрокосмом души человека. В другой книге К. Туровского – «Голубиной книге» (т. е. глубинной) – имелось уже множество сведений о происхождении мира. Это с тех времён на Руси считалось, что звёзд на небе столько, сколько и людей на Земле. Поэтому, даже до недавнего времени, всерьёз считалось: падает звезда – человек умер, восходит – родился младенец. В те годы даже в Европе ещё не было мыслителей, которых занимали бы эти проблемы: Дж. Бруно и Н. Коперник родились намного позже.

А в просвещённые времена, особенно на рубеже XIX–XX вв., Россия дала миру множество учёных, которые в своих думах о «земном» поднимались до «высот» космоса. Среди них такие гуманитарии, как Бахтин, Гумилёв, Лосев, естествоиспытатели Вернадский и Чижевский, хирург Пирогов, философы Соловьёв, Бердяев, Булгаков, Флоренский и др. Внесли свой вклад в философию и формирование стремления русского человека к свободе, необъятным просторам Вселенной и магии космоса и творцы художественного слова. Например, поэты Николай Клюев и Сергей Есенин ввели термин «избяной космос». А романс «Гори, гори, моя звезда» стал национальным лирическим гимном.

История показывает, что практически все крупные учёные и конструкторы первой половины XX в. в области космонавтики и ракетной техники пришли к делу своей жизни благодаря толчку, полученному от прочтения какой-нибудь книги. Например, такой книгой для К. Э. Циолковского стала работа А. П. Фёдорова «Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу, как опорную среду» (СПб., 1896). Она не была бестселлером, но благодаря ей мы знаем Циолковского, каким он стал, занявшись исследованием вопроса, изложенного в этой небольшой книге. Книга показалась Циолковскому неясной, но заложенная в ней идея его заинтересовала и он приступил к её строгому физико-математическому обоснованию. Впоследствии Циолковский утверждал: «Вот начало моих теоретических изысканий о возможности применения реактивных приборов к космическим путешествиям… она толкнула меня к серьёзным работам, как упавшее яблоко к открытию Ньютоном тяготения».

Таким образом, благодаря книге Фёдорова в 1903 г. появилась на свет поразительная по силе интеллекта и научного предвидения работа К. Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». А её значение в судьбе многих известных учёных и конструкторов первой волны вообще не поддаётся оценке. Приоритет её бесспорен. Об этой работе Циолковского написано и сказано столько, что ограничимся цитатой из письма, полученного им из Германии, от одного из пионеров немецкой космонавтики, крупнейшего знатока реактивной техники Германа Оберта: «Я жалею о том, что не ранее 1925 года узнал о Вас. Тогда, зная Ваши превосходные труды (1903 г.), я пошёл бы гораздо дальше и избежал бы ненужных потерь».

О популяризаторской роли книг, практически единственного источника знаний до ХХ века, когда появились научно-популярные журналы и синематограф, не стоит и говорить. Те, кто заложил основы теоретической и практической космонавтики, зачитывались в детстве фантастическими книгами Жюля Верна, Герберта Уэллса и других писателей-фантастов. Вот как начинает К. Э. Циолковский заключительный выпуск своего труда «Исследования мировых пространств реактивными приборами» (1925): «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазёром Жюль Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не повела, если бы не встретила помощь со стороны науки».

Формирование мировоззрения наших дедов и отцов во многом происходило на таких замечательных книгах, как «Межпланетные путешествия» (вышло 11 изданий), «Занимательная астрономия» (26 изданий) известного популяризатора науки и техники Я. И. Перельмана. Например, лётчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, доктор технических наук, профессор К. П. Феоктистов ещё в 8-летнем возрасте (в 1934 г.) решил, что через 30 лет построит космический корабль, на котором полетит в космос. О чём заявил своему приятелю, прочитав книгу Перельмана «Межпланетные путешествия», полученную им от старшего брата Бориса. И его мечта с поразительной календарной точностью сбылась 12 октября 1964 г., когда он вместе с космонавтами В. М. Комаровым и Б. Б. Егоровым совершил полёт на космическом корабле «Восход», в проектировании которого (и многих других) сам Константин Петрович Феоктистов принимал непосредственное участие.

Создание Перельманом нового стиля раскрытия идеи книги было своего рода переворотом в научно-популярной литературе. Используя открытую им манеру изложения, он написал целую библиотеку «занимательной» литературы, изданную огромным тиражом для того времени – более 250 тыс. экземпляров!

С удивительной книги Перельмана «Межпланетные путешествия» началась космическая биография и другого лётчика-космонавта СССР, дважды Героя Советского Союза, доктора физико-математических наук Г. М. Гречко. «И хотя там говорилось, что человек отправится за пределы Земли лет через сто, у меня возникла мечта…» – вспоминает Георгий Михайлович.

Эта и другие подобные книги стали точкой отсчёта в биографиях многих знаменитых и не столь известных людей. Для кого-то это были фантастические повести и романы, которые в изобилии появлялись в конце XIX – начале XX века во время бурного прогресса науки, техники и промышленности, открывавшего широкую дорогу фантазии. Так, тот же Г. М. Гречко говорил, что его «…ещё в детстве увлекла научная фантастика – „Аргонавты Вселенной“, „Аэлита“».

Другой наш всемирно известный пионер космонавтики – Александр Игнатьевич Шаргей, более известный под именем Юрия Васильевича Кондратюка, свою первую научную работу так и назвал – «Тем, кто будет читать, чтобы строить» (1919). Она стала основой его классической работы по теории космонавтики «Завоевание межпланетных пространств» (Новосибирск, 1929). Прочитав эту книгу, американцы использовали разработанную им схему «лунной трассы» для полётов своих космических кораблей «Аполлон» к Луне и обратно на Землю. Так, благодаря книге мысль одного человека стала достоянием всего человечества.

Сегодня для нас являются обыденными такие слова и неологизмы, как «космонавтика», «космонавт», «космодром», «космический полёт», «космический аппарат», «космический корабль», «перегрузка», «скафандр», «первая космическая скорость» и др. Эти выражения естественным образом вошли в нашу жизнь с первым Спутником и полётом Ю. А. Гагарина. А кто первым ввёл эти понятия в наш обиход? Многие об этом даже не задумывались, и сегодня уже наверняка мало кто это знает. А появились эти термины в нашем языке впервые в книге А. А. Штернфельда «Введение в космонавтику» (М.-Л.: ОНТИ НКТП), первое издание которой вышло в 1937 г. Над этой книгой Ари Абрамович работал с 1925 г. Впервые он представил свой труд на суд научной общественности 6 декабря 1933 г. в Варшаве, в Астрономической обсерватории Варшавского университета. Но, к сожалению, тогда она не нашла поддержки у его соотечественников. В мае 1934 г. Штернфельд повторил свой доклад по книге в Сорбонне (Париж), в присутствии всемирно известных французских пионеров космонавтики Р. Эсно Пельтри, А. Луи-Гирша и др. За свой труд А. А. Штернфельд в том же году был удостоен Международной поощрительной премии по астронавтике Комитета астронавтики Французского астрономического общества. В письме А. Луи-Гирша к автору было выражено пожелание, чтобы автор нашёл издателя для публикации своего труда на французском языке – «Initiation a la cosmonautique». Однако это пожелание смогло осуществиться лишь через 3 года и в Советском Союзе.

14 июня 1935 г. учёный с супругой приехал в нашу страну, ставшую для них второй родиной. Он поступил на работу в Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ) – старшим инженером, и параллельно с конструкторской деятельностью продолжил свои теоретические исследования по проблемам ракетной техники. Эти исследования публиковались в Трудах института и вошли в отечественный вариант рукописи «Введение в космонавтику», перевод которой на русский язык выполнил Георгий Эрихович Лангемак. Он не только в высшей степени точно передал мысли автора, но и счёл необходимым сохранить оригинальную терминологию. Само слово «космонавтика» было тогда необычным. Например, признанный популяризатор науки Яков Исидорович Перельман, несмотря на высокую оценку труда Штернфельда, тем не менее упрекнул Лангемака в принятии этого неологизма.

Тот факт, что советский учёный первым применил термин «космонавтика», на Западе замалчивался и даже оспаривался. Так, французский учёный-механик, генеральный директор (1942–1962) Национального управления по авиационным и космическим исследованиям (ONERA) Морис Руа в предисловии к английскому изданию (1959) книги «Ракетные двигатели» М. Баррера, А. Жомотта, Б. Ф. Вебека и Ж. Ванденкеркхова, впервые изданной в Бельгии на французском языке (1956), прямо пишет: «…космонавтика (термин, который я предложил) идёт на смену аэронавтике, расширяя, и даже опережая её».

Таким образом, в период становления космонавтики в научных кругах было не всё так однозначно, как это видится сейчас. В дальнейшем А. А. Штернфельд привнёс в нашу речь и такие слова, как «космонавт» и «космодром».

Тем не менее Франция, под знаком тесного сотрудничества с которой прошел 2010 год («Россия – Франция»), не оставалась в стороне от формирования космического мировоззрения. Например, большую роль в пропаганде идеи космических путешествий и развитии нового мировоззрения, которое впоследствии назвали «космизмом», наряду с отечественными деятелями на раннем этапе пробуждения интереса к покорению бесконечной Вселенной сыграл известный французский популяризатор астрономии Камиль Фламмарион (1842–1925). Большинство его книг были переведены на многие языки, в том числе на русский. В конце XIX – начале XX века это были настольные книги любителей астрономии и всех, кто интересовался наукой. Его фантастические и научно-популярные произведения знакомили читателей с азами астрономии и возбуждали стремление к познанию Вселенной и иных миров. Несмотря на то что в них совершенно отсутствовали технические предвидения, они сыграли определённую роль в пропаганде идеи межпланетных путешествий и оказали большое влияние на старшее поколение будущих работников авиации и ракетной техники. Мы уже не говорим о влиянии Фламмариона на формирование русского космизма (А. В. Сухово-Кобылин, Н. Ф. Фёдоров) и прежде всего на мировоззрение К. Э. Циолковского. Это влияние бесспорно.

Не без влияния книг Фламмариона в России возникли: Нижегородский кружок любителей физики и астрономии, Русское астрономическое общество, Общество любителей мироведения и т. д., члены которых впоследствии тоже написали много книг, а сами эти организации приняли активную роль в книгоиздательской деятельности, направленной на популяризацию знаний по астрономии и космическим исследованиям.

«Космос» (что в переводе с греческого означает «порядок», «устройство», «мировой порядок», «мир» и… «красота») в мифологической и мифологизированной раннефилософской традиции понимается как целостная, упорядоченная, организованная в соответствии с определённым законом Вселенная. Выход человечества в космос, целеустремлённость на его освоение, которые предвосхитил и во многом сформировал наш соотечественник К. Э. Циолковский, до сих пор способствуют расширению индивидуального сознания человека до космических масштабов. По высказыванию В. И. Вернадского, «художественное творчество выявляет нам космос, проходящий через сознание живого существа». Космос выступает олицетворением души в её неисчерпаемости, бессмертии и красоте. Читая книги классиков космонавтики и фантастики, понимаешь, что «космос» и «красота» – тождественные понятия, единство «физики» и «лирики». Эстетика звёздного неба столь грандиозна, что философ Иммануил Кант уподобил звёздное небо нравственным «скрижалям» человеческого сердца. Благодаря сочинениям древних астрономов и астрологов, а затем философов и фантастов, человек всё чаще задумывался о небе и его покорении.

Пусть же и нынешние поколения за прагматизмом современной материальной культуры не потеряют романтику познания нового и стремления к новым высотам!

Виталий Лебедев, председатель Секции истории авиации и космонавтики С.-Петербургского отделения Национального комитета по истории и философии науки и техники РАН

20 век глазами писателей-фантастов.

Перспектива полетов в космос волновала людей задолго до того, как эти полёты стали возможны. Мысли о невесомости, о преодолении земного притяжения будоражили умы не только учёных, но и писателей-фантастов…

Первым человеком, испытавшим состояние невесомости в свободном полёте, был, как известно, Юрий Гагарин. 12 апреля 1961 года – дата его исторического полёта – знаменует начало новой эры – космической.

Что такое невесомость, сейчас знает каждый, но ещё в середине двадцатого века это было понятие умозрительное, существовавшее лишь в теории, интересное узкому кругу специалистов. К примеру, во втором издании БСЭ термин «невесомость» отсутствует (том 29 на букву «Н» вышел в свет в 1954 году, за три года до запуска в СССР первого искусственного спутника Земли). Между тем эффект исчезновения тяжести фантасты предвидели с давних пор. Едва ли не впервые он был предугадан в фантастической книге «Сон, или Астрономия Луны», изданной на латинском языке в городе Франкфурт-на-Майне в 1633 году. Автор этого сочинения - немецкий астроном Иоганн Кеплер (1573-1630), убеждённый последователь Коперника, открывший три фундаментальных закона движения планет вокруг солнца. Он написал свой «Сон», ещё совсем молодым, продолжал над ним долго работать, но так и не успел напечатать. Рукопись, найденная в бумагах учёного, была опубликована его сыном.

Фантастический рассказ о полёте на луну ученика Тихо Браге, юного астронома по имени Дуракотус, сопровождается обширными комментариями, которые в несколько раз превышают по объёму описание самого путешествия и жизнь героя на Луне. Из этого произведения видно, что Кеплер, пусть и в наивной форме, сумел предусмотреть «перегрузки» человеческого организма при старте, состояние невесомости во время полёта (правда, лишь на одном небольшом отрезке) и амортизацию от удара при спуске на Луну.

Позднее Исаак Ньютон в своём главном труде «Математические начала натуральной философии» (1687), опираясь на законы движения планет, открытые Кеплером, разработал основы небесной механики. Это и позволило определить скорости, необходимые для превращения снаряда в искусственный спутник Земли, для полёта в пределах Солнечной системы и выхода в бесконечное пространство Вселенной (первая, вторая и третья космические скорости).

По прошествии двух с половиной столетий после появления кеплеровского «Сна», Жюль Верн подарил читателям свою знаменитую лунную дилогию – «С Земли на Луну»(1865 г.) и «Вокруг Луны»(1870 г.).

Пока что ограничимся разговором о невесомости. В «нейтральной точке», по мнению писателя, повторившего гипотезу Кеплера, оба притяжения – лунное и земное – должны взаимно уравновеситься. Вследствие этого «вагон-снаряд» должен потерять всякий вес. Произойдёт это из-за различия масс обеих планет 47/52 части всего пути.

«Состояние равновесия лунного и земного притяжения, - утверждает писатель, - продолжалось не более часа. И вот как описывается эффект невесомости: «различные предметы, оружие, бутылки, брошенные и предоставленные самим себе, словно чудом держались в воздухе…Вытянутые руки не опускались, головы качались на плечах, ноги не касались пола снаряда…Мишель вдруг подпрыгнул и, отделившись на некоторое расстояние от снаряда, повис в воздухе…»(«Вокруг Луны, гл. 8).

Сочинения французского романиста на протяжении многих лет не выходили из поля зрения Льва Николаевича Толстого. Знакомство началось с романа «Вокруг Луны». Толстого заинтересовала гипотеза «мира без тяготения». Дневниковая запись – «Читал Верна»(17 ноября 1873 года) – сопровождается полемическими заметками: «Движение без тяготения немыслимо. Движение есть тепло. Тепло без тяготения немыслимо».

Больше всего Толстого озадачило шутливое предположение Мишеля Ардана, что если бы удалось избавиться от пут тяготения в земных условиях, то было бы достаточно «только усилия воли, чтобы по своей прихоти взлететь в пространство».

Толстой в чудеса не верил. Под свежим впечатлением романа Жюля Верна он обратился к трудам по физике, но нигде не нашёл ответа, действительно ли в состоянии невесомости возможны произвольные движения. Не удовлетворили его и письма Н.Н. Страхова, который объяснял, что кошка, выброшенная из окна, делает в воздухе параболу и падает на ноги. Значит, « движения возможны независимо от силы тяготения». Толстого и это не убедило, и тогда Страхов сослался на учение об инерции и привёл выдержки из «Математических начал натуральной философии» Ньютона.

Спустя 6 лет, в 1879 году, Лев Николаевич заметил в одном из писем к А.А. Фету: « У Верна есть рассказ «Вокруг Луны». Они там находятся в точке, где нет притяжения. Можно ли в этой точке подпрыгнуть?. Знающие физики различно отвечали».

По – видимому, великий писатель так и не нашёл разгадки, мучившей его проблемы. Жизненный опыт человека, привыкшего к конкретному мышлению, противился умозрительной возможности движений в состоянии невесомости по собственной воле, хотя невесомость саму по себе он, как видно, не отрицал.

Ещё при жизни Жюля Верна, гений русской науки К.Э. Циолковский сформулировал принципы исследования мировых пространств реактивными приборами, изложил свои мысли о возможности проникновения человека в космос, об искусственном спутнике Земли, об условиях жизни при отсутствии тяготения.

«Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазёром Жюлем Верном, - писал Циолковский, - Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не привела, если бы не встретила помощь со стороны науки»

«Калужский мечтатель», оторванный от научных центров, разрабатывал в провинциальной глуши идеи «звездоплавания», но не мог их предать широкой гласности. Эту миссию возложил на себя известный популяризатор точных наук Я.И.Перельман, один из немногих энтузиастов, сумевших оценить в полной мере прозорливость старшего современника. В 1915 году он выпустил книгу «Межпланетные путешествия», столь же преждевременную, как и грандиозные замыслы Циолковского. А годом раньше Перельман поместил в популярном журнале «Природа и люди» (1914, №24) научно-фантастический рассказ «Завтрак в невесомой кухне», написанный в качестве дополнительной главы к роману «Вокруг Луны».

Ученый поправляет писателя: «Подробно рассказав о жизни пассажиров внутри летящего ядра, Жюль Верн упустил из виду, что пассажиры, как и вообще предметы, во время путешествия были абсолютно невесомы!

Дело в том, - продолжает автор, - что, подчиняясь силе тяготения, все тела падают с одинаковой скоростью; сила земного притяжения должна была, следовательно, сообщить всем предметам внутри ядра совершенно такое же ускорение, как и самому ядру. А если так, то ни пассажиры, ни остальные тела в ядре не должны были давить на свои опоры; уроненный предмет не мог приближаться к полу (то есть падать), а продолжал висеть в воздухе, из опрокинутого сосуда не должна была выливаться вода и т.д. Словом, внутренность ядра должна была на время полета превратиться в маленький мир, совершенно свободный от тяжести.

Тем самым опровергается кеплеровская гипотеза «нейтральной точки». Невесомость наступает немедленно, как только снаряду сообщают космическую скорость (не менее восьми километров в секунду).

Художественной популяризацией идей Циолковского с тех пор занимались многие фантасты, и среди них - Александр Беляев, который в своем романе «Прыжок в ничто» много внимания уделяет «звездоплаванию» и, в частности, проблемам преодоления, как он их называет, «двух панцирей Земли» - атмосферного и земного тяготения при старте космического корабля. По сюжету для взлета корабля была выбрана точка на экваторе, к тому же находящаяся на некоторой возвышенности. Вот как объясняет причины такого выбора один из персонажей романа: «Именно здесь существуют наиболее благоприятные условия взлета. Ракете при взлете с земли необходимо пробиться через двойной панцирь: атмосферы и земного тяготения. Наибольшее тяготение существует на полюсах, наименьшее - на экваторе, так как Земля несколько сплющена к экватору. К тому же на полюсах наименьший, а на экваторе наибольший центробежный эффект. Поэтому панцирь тяготения на экваторе минимальный. Хотя на экваторе тело весит на одну двухсотую долю меньше, чем на полюсе, для ракеты важно даже такое уменьшение веса: оно дает значительную экономию в запасе горючего. Теперь об атмосферном панцире. Воздух, которого мы на глаз не замечаем, представляет почти непреодолимое препятствие для быстро движущегося тела. Чем быстрее движение, тем больше сопротивление. При очень больших скоростях сопротивление воздуха почти также велико, как и сопротивление твердого тела, - настоящий стальной панцирь. Это не только образное выражение. Метеоры - падающие с неба камни - движутся с космической быстротой; врезаясь в атмосферу метеоры помельче, раскаляясь из-за сопротивления воздуха, испаряются, осаждаясь тончайшей пылью. Жюль-верновские герои, вылетевшие из пушки в снаряде, должны были в первое же мгновение выстрела разбиться в лепешку о дно снаряда. Чтобы избежать этой печальной участи, мы будем увеличивать скорость ракеты постепенно. Мы должны выбрать такое место на земном шаре, где атмосферный панцирь обладает наименьшей толщиной. Чем выше над уровнем моря, тем панцирь атмосферы тоньше, тем легче, следовательно, пробить, меньше надо затратить на это горючего. На высоте шести километров над уровнем плотность воздуха уже примерно вдвое меньше, чем на уровне моря. Помимо этого полет будет направлен по наклонной в 12 градусов на восток, то есть в том же направлении, в каком вращается земной шар, для того, чтобы прибавить скорость земли к скорости ракеты...»

Фантастика устремлена к будущему. Изображенные Жюлем Верном и другими писателями - фантастами «чудеса техники» всегда опережают действительность. Однако для науки нет ничего невозможного. Рано или поздно предсказания фантастов сбываются. Трудно говорить о прогнозе, рассчитанном на десять, пятьдесят или сто лет. Речь может идти о догадках, вернее о редкостной интуиции.

Без преувеличения, гениальную интуицию проявил Жюль Верн в лунной дилогии, изобразив полуостров Флориду местом старта алюминиевого цилиндроконического «вагона-снаряда» с тремя пассажирами, заставив их испытать эффекты невесомости, увидеть обратную сторону Луны, вернуться по эллиптической орбите на Землю и упасть в Тихий океан, в четырехстах километрах от берега, где их вылавливает американский корабль.

Это удивительно совпадает с общеизвестными фактами. Космические корабли «Аполлон» стартовали с Восточного космодрома США (мыс Канаверал во Флориде, обозначенный на географической карте, приложенной к первому изданию «С Земли на Луну»).

21 декабря 1968 года к Луне был направлен космический корабль «Аполлон-8» с космонавтами Фрэнком Борманом, Джеймсом Ловеллом и Уильямом Андерсом. Первыми из людей они увидели, как Земля, постепенно уменьшившись, превратилась в одно из небесных тел. Спустя трое суток после старта, на высоте около ста тридцати километров над лунной поверхностью, корабль перешел на окололунную орбиту. Проделав восемь витков, космонавты включили маршевый двигатель и перевели корабль на трассу полета к Земле. 27 декабря кабина экипажа со второй космической скоростью вошла в земную атмосферу и после аэродинамического торможения опустились на парашютах в заданном районе Тихого океана.

Все этапы полета к Луне, кроме высадки экипажа, были проделаны также «Аполлоном-9» (март 1969 г.) и «Аполлоном-10» (май 1969 г.). И, наконец, в июле 1969 года космический корабль «Аполлон-11» впервые совершил посадку на Луну.

По странному совпадению «Аполлон-8», имеющий приблизительно такие же размеры и вес, как и снаряд Жюля Верна, облетел Луну тоже в декабре месяце и приводнился в четырех километрах от точки, указанной романистом. (Для сравнения: высота снаряда «Колумбиады» 3,65 метра, вес - 5547 килограммов. Высота капсулы «Аполлона» 3,60 метра, вес - 5621 килограмм.)

Не только число участников перелета, места старта и финиша, траектории, размеры и вес алюминиевого цилиндроконического снаряда, но и сопротивление атмосферы, регенерация воздуха и даже телескоп с пятиметровым диаметром на вершине Лонгспик в Скалистых горах, по параметрам и разрешающей способности удивительно похожий на тот, что ныне установлен в Маунт-Паломарской обсерватории (Калифорния), - все это предусмотрено в романе, опередившем реальные возможности больше, чем на сто лет!

Интересны и предположения писателя об огромных материальных затратах, которые потребует космический перелет, и возможном международном сотрудничестве. Изобретательность и деловитость американцев стимулируется инициативой француза, а сам проект воплотился в жизнь, потому, что «Пушечный клуб» решил «обратиться ко всем государствам с просьбой о финансовом соучастии».

Самый живой отклик обращение встретило в России. «Россия внесла огромную сумму - 368 733 рубля. Этому не приходится удивляться, принимая во внимание интерес русского общества к науке и успешное развитие, достигнутое астрономией в этой стране благодаря многочисленным обсерваториям, главная из которых (подразумевается Пулковская обсерватория) обошлась государству в два миллиона рублей». Всего же на операцию «Колумбиада» было израсходовано - по калькуляции «Пушечного клуба» - 5 446 675 долларов! Сумма громадная, учитывая многократную девальвацию доллара за истекшие сто с лишним лет, но совсем незначительная по сравнению с реальной стоимостью осуществления программы «Аполлон»: 25 миллиардов долларов.

Великие прозрения и гениальные догадки высказывали в своих произведениях не только Жюль Верн, Александр Беляев, но и многие другие писатели-фантасты. Некоторые из их предсказаний сбылись, догадки подтверждены наукой, другие все еще ждут своего времени. Возможно, все эти писатели слегка противоречат друг другу, а многие из их суждений ошибочны, но их огромная заслуга заключается уже в том, что они подробно и достоверно изобразили полеты задолго до выхода человека в космос.

"Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, всё
это всегда будет ниже действительных возможностей
человека. Придёт время, когда наука опередит фантазию."
Жюль Верн

Жюль Верн слывёт не только одним из основателей фантастики, но и писателем, который, как никто другой, умел предугадывать будущее и направление развития технологий. Действительно, немного найдётся авторов, которые сделали бы столько для популяризации науки и прогресса, сколько сделал великий француз. Сегодня, в XXI веке, мы можем судить, насколько часто он оказывался прав.

ПРЕДВЕСТНИК «АПОЛЛОНОВ»

Одно из самых смелых пророчеств Верна — космические путешествия. Конечно, француз не был первым автором, отправившим своих героев к небесным сферам. Но до него литературные астронавты летали только чудесным образом. Например, в середине XVII века английский священник Фрэнсис Годвин написал утопию «Человек на Луне», герой которой отправился к спутнику с помощью фантастических птиц. Разве что Сирано де Бержерак летал к Луне не только верхом на чёрте, но и с помощью примитивного аналога ракеты. Однако о научном обосновании космического полёта писатели не задумывались вплоть до XIX века.

Первым, кто всерьёз взялся отправить человека в космос без помощи «чертовщины», стал как раз Жюль Верн — он полагался, естественно, на силу человеческого разума. Однако в шестидесятых годах позапрошлого века об освоении космоса люди могли только мечтать, и наука всерьёз этим вопросом ещё не занималась. Французскому литератору приходилось фантазировать исключительно на свой страх и риск. Верн решил, что лучшим способом отправить человека в космос станет гигантская пушка, снаряд которой послужит пассажирским модулем. Именно со снарядом связана одна из главных проблем проекта «лунной пушки».

Сам Верн прекрасно понимал, что астронавтов в момент выстрела ожидают серьёзные перегрузки. Это видно по тому, что герои романа «С Земли на Луну» пытались обезопасить себя с помощью мягкой обшивки стен и матрацев. Излишне говорить, что всё это в реальности не спасло бы человека, решившегося повторить подвиг членов «Пушечного клуба».

Впрочем, даже если бы путешественникам удалось обеспечить безопасность, остались бы ещё две практически неразрешимые проблемы. Во-первых, пушка, способная запустить снаряд такой массы в космос, должна быть просто фантастической длины. Во-вторых, даже в наши дни невозможно обеспечить пушечному снаряду стартовую скорость, позволяющую преодолеть притяжение Земли. Наконец, писатель не учитывал сопротивление воздуха — хотя на фоне прочих проблем с идеей космической пушки это уже кажется мелочью.

В то же время невозможно переоценить влияние, оказанное романами Верна на зарождение и развитие космонавтики. Французский писатель предсказал не только путешествие к Луне, но и некоторые его детали — например, размеры «пассажирского модуля», количество членов экипажа и примерную стоимость проекта. Верн стал одним из главных вдохновителей космической эры. Константин Циолковский говорил о нём: «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазёром Ж. Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении». По иронии судьбы именно Циолковский в начале XX века окончательно обосновал несовместимость задумки Верна с пилотируемой космонавтикой.

ФАНТАСТИКУ В ЖИЗНЬ

Почти через сто лет после выхода «Человека на Луне» проект космической пушки обрёл новую жизнь. В 1961 году министерства обороны США и Канады запустили совместный проект HARP. Его целью было создать пушки, позволяющие выводить на низкую орбиту научные и военные спутники. Предполагалось, что «суперпушка» позволит существенно сократить затраты на запуск спутников — всего до нескольких сотен долларов за килограмм полезного веса. К 1967 году команда во главе со специалистом по баллистическому оружию Джеральдом Буллом создала десяток опытных образцов космической пушки и научилась запускать снаряды на высоту в 180 километров — это притом, что в США космическим считается полёт за пределы 100 километров. Однако политические разногласия между США и Канадой привели к закрытию проекта. Эта неудача не поставила крест на идее космической пушки. До конца XX века было предпринято ещё несколько попыток воплотить её в жизнь, но до сих пор никому не удалось вывести пушечный снаряд на орбиту Земли.

ТРАНСПОРТ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ

На самом деле Жюль Верн чаще всего предвосхищал не появление новых технологий, а направление развития уже существующих. Наиболее наглядно это можно показать на примере знаменитого «Наутилуса».

Первые проекты и даже рабочие прототипы подводных судов появились задолго до рождения самого Верна. Более того, к моменту, когда он приступил к работе над «20 000 лье под водой», во Франции уже спускали на воду первую механическую подводную лодку, которую окрестили «Ныряльщиком», — и Верн собирал о ней сведения, прежде чем занялся романом. Но что представлял собой «Ныряльщик»? На борту судна с трудом помещалась команда из 12 человек, оно могло погружаться не более чем на 10 метров и развивать под водой скорость лишь в 4 узла в час.

На этом фоне характеристики и возможности «Наутилуса» выглядели совершенно невероятными. Комфортабельная, как океанский лайнер, и прекрасно приспособленная для длительных экспедиций подлодка с глубиной погружения, которая исчислялась километрами, и предельной скоростью в 50 узлов. Фантастика! Причём до сих пор. Как это не раз случалось с Верном, он переоценил возможности не только современных ему, но и будущих технологий. Даже атомные субмарины XXI века не способны соперничать в скорости с «Наутилусом» и повторять те манёвры, которые он проделывал играючи. Не могут они и обходиться без дозаправки и пополнения запасов столько времени, сколько мог «Наутилус». И, разумеется, с нынешними подлодками ни за что не управится один человек — а Немо продолжал плавать на «Наутилусе» и после того, как потерял всю команду. С другой стороны, на судне отсутствовала система регенерации воздуха, для пополнения его запаса капитану Немо требовалось раз в пять дней подниматься на поверхность.

РАЗМЕРЫ ПУШКИ, СПОСОБНОЙ ЗАПУСТИТЬ СНАРЯД В КОСМОС, ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПРОСТО ФАНТАСТИЧЕСКИМИ.

ПЛАВУЧИЙ ГОРОД

В романе «Плавучий остров» французский романист сделал предсказание, которое пока что не сбылось, но уже очень скоро может воплотиться в жизнь. Действие этой книги разворачивалось на искусственном острове, на котором самые богатые люди Земли попытались создать для себя рукотворный рай. Эту идею в наши дни готова воплотить организация Seasteading Institute. Она намерена к 2014 году создать даже не одно, а несколько плавучих городов-государств. Они будут обладать суверенитетом и жить по собственным либеральным законам, что должно сделать их крайне привлекательными для бизнеса. Одним из спонсоров проекта выступает основатель платёжной системы PayPal Питер Тиль, известный либертарианскими взглядами. ДАЖЕ АТОМНЫЕ СУБМАРИНЫ XXI ВЕКА НЕ МОГУТ СОПЕРНИЧАТЬ В СКОРОСТИ С «НАУТИЛУСОМ». Несмотря на всё это, нельзя не признать, что общие тенденции развития подводных кораблей Верн предугадал с поразительной точностью. Способность субмарин совершать длительные автономные путешествия, масштабные сражения между ними, исследования с их помощью морских глубин и даже поход подо льдами к полюсу (Северному, конечно, а не Южному — здесь Верн ошибся) — всё это стало реальностью. Правда, лишь во второй половине XX века с появлением технологий, о которых Верн даже не мечтал, — в частности, атомной энергетики. Первую в мире атомную подводную лодку символично окрестили «Наутилусом». Чтобы рассказать о покорении воздушной стихии, Верн придумал Робура-завоевателя. Этот непризнанный гений чем-то напоминает Немо, но лишён романтики и благородства. Сначала Робур создал воздушное судно «Альбатрос», которое поднималось в воздух с помощью пропеллеров. Хотя внешне «Альбатрос» походил скорее на обычный корабль, его с полным основанием можно считать «дедушкой» вертолётов. А в романе «Властелин мира» Робур разработал и вовсе невероятное транспортное средство. Его «Грозный» был машиной-универсалом: с одинаковой лёгкостью перемещался по воздуху, земле, воде и даже под водой — и при этом мог двигаться со скоростью порядка 200 миль в час (в наши дни это звучит забавно, но Верн считал, что такой болид станет невидимым для человеческого глаза). Эта универсальная машина так и осталась выдумкой писателя. Наука отстаёт от Верна? Дело не только в этом. Такая машина-универсал просто непрактична и невыгодна. ПРЕДВОСХИЩАЯ ГИТЛЕРА Жюль Верн ушёл из жизни в 1905 году и не увидел ужаса мировых войн. Но он, как и многие его современники, ощущал приближение эпохи масштабных конфликтов и появление новых разрушительных видов оружия. И, конечно, французский фантаст пытался предугадать, какими они окажутся. ЗАБЫТЫЙ ПРОВИДЕЦ Если бы француза конца XIX — начала XX века спросили, кто убедительнее всего описывает будущее, то в одном ряду с именем «Жюль Верн» прозвучало бы имя «Альбер Робида». Этот писатель и художник тоже делал потрясающие догадки о технологиях будущего, ему приписывали почти сверхъестественный дар предвидения. Робида предрекал, что ни один дом будущего не обойдётся без «телефоноскопа», который который будет 24 часа в сутки транслировать самые свежие новости. Он описывал устройства, в которых угадываются прообразы современных коммуникаторов. Наряду с Верном Робида одним из первых заговорил о химическом оружии и сверхмощных бомбах, которые, несмотря на малые размеры, будут обладать невероятной разрушительной мощью. На своих рисунках и в книгах Робида часто изображал летающие машины, которые придут на смену наземному транспорту. Это предсказание не сбылось — пока что. Будем надеяться, со временем и оно воплотится в жизнь. Серьёзное внимание теме войны и оружия Верн уделил в романе «Пятьсот миллионов бегумы». Главным злодеем книги он сделал немецкого профессора Шульце — одержимого националиста с жаждой мирового господства. Шульце изобрёл гигантскую пушку, способную поражать цель на расстоянии многих километров, и разработал для неё снаряды с ядовитым газом. Таким образом, Верн предвосхитил появление химического оружия. А в романе «Флаг родины» француз и вовсе изобразил суперснаряд «фульгуратор Рок», способный уничтожить любое строение в радиусе тысяч квадратных метров, — аналогия с ядерной бомбой буквально напрашивается. ГЛАВНЫМ ЗЛОДЕЕМ РОМАНА «ПЯТЬСОТ МИЛЛИОНОВ БЕГУМЫ» СТАЛ ПРОФЕССОР ШУЛЬЦЕ — НЕМЕЦКИЙ НАЦИОНАЛИСТ С ЖАЖДОЙ МИРОВОГО ГОСПОДСТВА. При этом Верн предпочитал смотреть в будущее с оптимизмом. Опасные изобретения в его книгах губили, как правило, собственных создателей — как погиб от замораживающей бомбы коварный Шульце. В реальности, увы, от оружия массового поражения страдал кто угодно, только не его создатели. ПРОШЛЫЙ ВЕК На заре своей карьеры, в 1863 году, тогда ещё малоизвестный Жюль Верн написал роман «Париж в ХХ веке», в котором пытался предугадать, как будет выглядеть мир спустя столетие. К сожалению, едва ли не самая пророческая работа Верна не только не получила признания при жизни писателя, но и увидела свет лишь на исходе того самого XX века. Первый читатель «Парижа в XX веке» — будущий издатель «Необыкновенных путешествий» — Пьер-Жюль Этцель забраковал рукопись. Отчасти по причине чисто литературных недостатков — писатель был ещё неопытен, — а отчасти потому, что Этцель посчитал прогнозы Верна слишком невероятными и пессимистичными. Редактор был уверен, что читатели сочтут книгу совершенно неправдоподобной. Роман впервые увидел свет лишь в 1994 году, когда читатели уже могли по достоинству оценить прозорливость фантаста. СЛОВО УЧЁНОГО Не только писатели-фантасты пытались предугадать, в каком направлении будет развиваться научная мысль. В 1911 году выдающегося изобретателя Томаса Эдисона, современника Верна, попросили рассказать, каким он видит мир спустя сто лет. Конечно, самый точный прогноз он дал в том, что касалось его области. Пар, по его словам, доживал последние дни, и в будущем вся техника, в частности скоростные поезда, будет работать исключительно на электричестве. А основным средством передвижения станут «гигантские летательные машины, способные перемещаться со скоростью двести миль в час». Эдисон полагал, что в XXI веке все дома и их внутреннее убранство будут создаваться из стали, которой затем будет придаваться сходство с теми или иными материалами. Книги, по словам изобретателя, будут изготавливаться из сверхлёгкого никеля. Так что в одном томике толщиной в пару-тройку сантиметров и весом в несколько сотен граммов уместится более сорока тысяч страниц — к примеру, вся Encyclopedia Britannica. Наконец, Эдисон пророчил изобретение... философского камня. Он считал, что человечество научится с лёгкостью превращать железо в золото, которое станет настолько дёшево, что мы сможем делать из него даже такси и океанские лайнеры. Увы, фантазия даже таких выдающихся людей, как Эдисон, сильно ограничена рамками современного им мира. Даже прогнозы фантастов, писавших всего пятнадцать-двадцать лет назад, уже сегодня сложно воспринимать без снисходительной улыбки. На этом фоне прозорливость Эдисона выглядит впечатляющей. В Париже «завтрашнего дня» высились небоскрёбы, люди путешествовали на сверхскоростных электропоездах, а преступников казнили при помощи электрического разряда. Банки пользовались вычислительными машинами, которые мгновенно выполняли сложнейшие арифметические операции. Конечно, описывая XX век, писатель основывался на достижениях своих современников. Например, всю планету опутывает глобальная информационная сеть, но в основе её лежит обычный телеграф. Но даже без войн мир XX века выглядит довольно мрачным. Мы привыкли считать, что Верн вдохновлялся научно-техническим прогрессом и воспевал его. А «Париж в XX веке» демонстрирует нам общество, где высокие технологии сочетаются с жалкой жизнью. Людей заботят лишь прогресс и нажива. Отправлена на свалку истории культура, позабыты музыка, литература и живопись. Здесь, к счастью, Верн сильно сгущал краски. На счету Жюля Верна ещё много предсказаний. Как сбывшихся (вроде электрических пуль из «20 000 лье под водой» и видеосвязи в «Дне американского журналиста в 2889 году»), так и не воплощённых в жизнь (описанная в «Робуре-завоевателе» зарядка от атмосферного электричества). Писатель никогда не полагался исклю- чительно на свою фантазию — он внимательно следил за передовыми достижениями науки и регулярно советовался с учёными. Такой подход вкупе с собственной прозорливостью и талантом позволил ему сделать столько невероятных и зачастую метких прогнозов. Конечно, многие из его предсказаний теперь кажутся наивными. Но мало какому пророку в истории удавалось так точно предугадать, как будет развиваться техническая мысль и прогресс.

Изобретения начинаются с фантазии. Фантастика в древнейших первоистоках начинается с изобретательской мечты. Мы не знаем, кто изобрел колесо, но, бесспорно, это был гениальный изобретатель. Мы не знаем, кто придумал миф об Икаре, но, несомненно, это был великий фантаст.

В мифах и сказках воплотились прототипы гипотез, по прошествии многих столетий возрожденные в новом качестве - как смелые задания науке и технике, а затем - как модели ситуаций, рисующие воображаемые последствия воображаемых изобретений и открытий.

От изобретательской мечты давно минувших веков к инженерно-технологической фантастике сравнительно недавнего прошлого, а от нее - к литературе нашего времени, рассматривающей деятельность ученых в нравственнопсихологическом и социальном аспектах - таковы в историческом плане важнейшие вехи в развитии изобретательской темы. Не вдаваясь в подробности, проследим ее трансформацию, чтобы нагляднее показать, какие резкие сдвиги произошли за последние десятилетия в этой области литературного творчества, прочно связанной с современным научным мышлением и чутко улавливающей перемены в общественном сознании.

«Волшебная сказка, - пишет советская исследовательница Т. Чернышева, - поднимает те же проблемы, над разрешением которых вот уже много лет бьется научная фантастика; проблема времени и пространства, жизни и смерти человека (перенесение героя в одно мгновение в тридесятое царство, сапоги-скороходы, позволяющие преодолевать пространство, нестареющие феи, живая вода и т. д.)».

Сказочная поэтика опирается на чудо, колдовство, магию, и это отличает ее от научнои фантастики, стремящейся объяснить небывалое, необыкновенное, невозможное на данном отрезке времени воздействием материальных сил - природы, науки и техники, изобретательского гения человека или других разумных существ. С развитием знаний, пусть еще совсем примитивных, возникает потребность найти для фантазии какие-то обоснования, снять с нее налет магии и волшебства.

Одним из первых к этому подошел греческий сатирик Лукиан (II в. н. э.), заставивший своего Мениппа не просто подражать Икару («Икароменипп, или Заоблачный полет»), но и поведать, с помощью каких именно приспособлений ему удалось подняться в воздух: «Я старательно отрезал у орла правое крыло, а у коршуна левое и привязал их крепкими ремнями к плечам. Приладив к концам крыльев две петли для рук, я стал испытывать свою силу: сначала просто подпрыгивал, помогая себе руками, затем, подобно гусям, летел над самой землей, слегка касаясь ее ногами во время полета. Однако, заметив, что дело идет на лад, я решился на более смелый шаг: взойдя на Акрополь, я бросился с утеса и… долетел до самого театра».

По справедливому замечанию той же Т. Чернышевой, здесь найден один из важнейших литературных приемов научной фантастики: иллюзию правдоподобия создают реалистические детали. В описании полета героя на Олимп, а потом на Луну якобы достоверные сведения соседствуют с баснословной выдумкой, но показательно само стремление логически обосновать невероятное.

От эпохи первоначального накопления до промышленного переворота, до тех пор, пока наука не выявила своего могущества, инженерная фантастика сосуществовала с изобретательской мечтой в ее первозданном виде, отчетливо кристаллизуясь в рамках других жанров - социальной утопии, философского просветительского романа, романа путешествий и т. д.

Томмазо Кампанелла в «Городе Солнца» (1623) и Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде» (1627) выдвигают на первое место науку и технический прогресс, без которых не мыслят совершенного общественного устройства. Например, солярии - обитатели «Города Солнца» - применяют всякого рода изобретения: особые суда и галеры, ходящие по морю без помощи весел и ветра, посредством удивительно устроенного механизма, самоходные парусные повозки, способные двигаться против ветра, аппараты, воспроизводящие в комнатах любые атмосферные явления… Еще больше технических новаций мы встречаем у жителей Бенсалема в знаменитой книге Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида», где изобретатели окружены всенародным почетом.

Вместе с тем авторы многочисленных «лунных» романов не могут предложить ничего более эффективного, кроме тех же крыльев Икара, деревянного летающего голубя или упряжки диких лебедей. И только Сирано де Бержерак в сатирическом романе «Иной свет, или государства и империи Луны» (1657) среди множества забавных способов достижения ночного светила придумывает еще один, поражающий гениальной догадкой, - ни более ни менее как кабину с несколькими рядами последовательно поджигаемых «летучих ракет».

Завоевание воздушного океана становится па долгие годы главной темой зародившейся научной фантастики. В рассказе Эдгара По «История с воздушным шаром» (1844) аэростат «Виктория», снабженный архимедовым винтом, впервые осуществляет трансатлантический перелет, а затем менее чем через двадцать лет усовершенствованная Жюлем Верном «Виктория» пересекает Африканский континент («Пять недель на воздушном шаре»).

Воздушные шары использовались и для космических путешествий. «Некий Ганс Пфааль» достигает Луны в герметической гондоле аэростата, покрытого тройным слоем лака и наполненного неизвестным газом, плотность которого в 37,4 раза меньше плотности водорода (!). Эдгар По в этом рассказе полемизирует со своими предшественниками, обвиняя их в «ненаучности». Вскоре подобные же упреки бросит Эдгару По автор «С Земли на Луну» (1865) и «Вокруг Луны» (1870), придумавший качественно иное решение, которое, как впоследствии выяснилось, содержало дальновидный прогноз. Трое пассажиров цилиндро-конического вагона-снаряда, выброшенные в пространство гигантской пушкой, испытывают эффекты невесомости, огибают Луну и падают в Тихий океан неподалеку от места старта (полуостров Флорида), где их вылавливает сторожевой корвет. До более действенного способа придания снаряду с людьми необходимой скорости Жюль Верн не додумался, но его романы стимулировали изобретательскую мысль. Вспомним признание Циолковского: «Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазером Ж. Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении. Явились желания. За желаниями возникла деятельность ума. Конечно, она ни к чему бы не привела, если бы не встретила помощь со стороны науки».

Гениальные догадки, как и технически обоснованные прогнозы, вопреки распространенному мнению, в фантастике очень редки. Смелые задания науке и технике - гиперболы реальных возможностей. За немногими исключениями, фантасты не столько предвидят, сколько истолковывают идеи изобретателей. Воображение писателей либо идет вровень с наукой и техникой, либо несколько отстает - даже тогда, когда фантастические изобретения не расходились с ньютоновой механикой.

Характерно, что до появления машины Уатта ни один фантаст не предвидел революционного действия энергии пара. Но как только она стала реальной силой, слово «машина» обрело новый смысл.

Жюль Верн в изображении техники будущего опирался на проекты изобретателей, прославлял энергию электричества, дающую человеку власть над природой, и «проглядел» двигатель внутреннего сгорания.

Неожиданной оказалась для фантастов и возможность беспроволочной связи. Но коль скоро эта связь появилась, писатели, обгоняя друг друга, показали, какие блестящие перспективы здесь открываются. «В фантастических романах, - иронически заметил в записной книжке Илья Ильф, - главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет».

Открытие радиоактивности тоже не было предусмотрено фантастами, но позволило безошибочно экстраполировать в будущее применение атомной энергии в мирных и военных целях, даже с указанием точных сроков введения в действие атомной электростанции и взрыва атомной бомбы. Именно это гигантское открытие и цепь последовавших за ним породили в западной фантастике тему мировых катастроф.

И тут мы подошли к главной проблеме, актуальность которой коренится в самой действительности: двойственному отношению писателей-фантастов к научно-техническому прогрессу, как к источнику благоденствия и потенциальной угрозе. Еще задолго до того, как Пьер Кюри в 1903 году при вручении ему Нобелевской премии заявил, что новейшие научные открытия таят в себе величайшую опасность, хотя в конечном счете принесут человечеству больше пользы, чем вреда, писатели говорили о скрытых в природе демонических силах, которые, как джинн из бутылки, когда-нибудь вырвутся на свободу…

Немецкий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман, восхищаясь безукоризненным искусством механиков, наделял заводные автоматы несвойственной им самостоятельностью, видел в них своего рода предвестие бездушного машинного века («Автомат», «Песочный человек»). Тема механических слуг, таящих в себе неведомые опасности, от Гофмана тянется к Чапеку с его «универсальными роботами», затем к Азимову, Лему и многим другим авторам, заполонив современную фантастику.

Франкенштейн, герой одноименного романа дсвятнадцатилетней англичанки Мэри Шелли (1818 г.) - гениальный ученый, мечтающий постигнуть тайны живой материи, чтобы возвращать к жизни умерших и победить смерть. Созданный Франкенштейном уродливый человекоподобный гигант страдает от одиночества, от невозможности найти себе место в человеческом обществе и жестоко мстит людям. Имя Франкенштейна становится нарицательным для ученого, создавшего злую силу, с которой он не может справиться.

Тему искусственного человека, трактованную Мэри Шелли в философско-обобщенном плане, продолжают Вильс де Лиль-Адан («Ева будущего»), Буссенар («Тайна доктора Синтеза») и современные писатели. От средневекового голема и человечка в колбе - гомункулуса - фантастика ведет к биологическому роботу - андроиду. Зловещая коллизия Франкенштейна воскресает во многих романах (например, «Остров доктора Моро» Уэллса) и нарастает крещендо в фантастике XX века, отображающей в гиперболизированных образах противоречия научно-технического прогресса в условиях капиталистического общества. Крупнейшие ученые не раз говорили об зтих противоречиях, может быть, несколько преувеличивая угрозу негативных последствий. Норберт Винер, например, утверждал, что саморазвивающиеся кибернетические устройства теоретически способны совершать непредусмотренные действия, и ссылался то на балладу Гете «Ученик чародея», то на «Франкенштейна» Мэри Шелли.

Свойственный современной фантастике дух свободного исследования, вольное обращение с незыблемыми прежде понятиями - пространства, времени, тяготения, энергии, массы, законами оптики и т. п. - сближает ее с физикой XX столетия. Уэллс проложил здесь дорогу, подняв принципиально новые темы, получившие дальнейшую разработку у его многочисленных последователей. Фантастические идеи Уэллса были навеяны предчувствием гигантских социальных катаклизмов и предстоящей ломки общепринятых научных доктрин - механистического видения мира. Фантастика, прежде оперировавшая конкретными понятиями, научилась претворять в зримые образы отвлеченные математические истины. Но в какую бы химерическую форму они ни облекались, их нельзя считать произвольными измышлениями, «чистой» игрой ума, как, скажем, «машину времени», придуманную тем же Уэллсом еще в 1895 году, за десять лет до опубликования первого трактата Эйнштейна. Позже, когда ученые стали рассматривать время как некую изменяющуюся физическую реальность, а не только как математическую абстракцию, на просторы Галактики вырвались созданные воображением писателей звездолеты разных конструкций. Теоретически обоснованный парадокс времени породил поразительные сюжеты. Путешествия в прошлое и будущее с вытекающими из них «хроноклазмами» заставили работать фантазию в доселе неизведанных направлениях.

Теория относительности и атомная физика, молекулярная биология и кибернетика революционизировали науку, а вместе с ней и научную фантастику. Ученые подарили ей «сумасшедшие» идеи, которые осуществляют «сумасшедшие» изобретатели. Они встретятся и на страницах этого сборника, дающего вслед за ранее изданным в общем верное представление о современной изобретательской фантастике.

Из книги в книгу, из рассказа в рассказ переходит почти в неизменном виде схематизированный образ гениального ученого, одержимого маниакальными идеями чудака, который часто сам не ведает, что творит и к каким неожиданным последствиям может привести эксперимент. Главное в таких рассказах - изобретение, а сам изобретатель или исследователь оттеснен на задний план, это нарочито упрощенный характер с едва намеченными индивидуальными свойствами. Очевидно, фантастический сюжет, особенно если мы имеем дело с рассказом, не выдерживает двойной нагрузки: обоснование и реализация замысла оттесняют «человековедческое» начало.

Эта литературная условность сохраняется в первую очередь в англо-американской фантастике и сохраняется лишь по традиции. Если в 1901 году в Соединенных Штатах 82 % всех патентов было выдано независимым изобретателям и 18 % фирмам, то в 1967 году 77 % патентов получили фирмы вместе с правительственными организациями и только 23 % - отдельные лица. Крупные изобретения и открытия в наше время делаются чаще всего научными коллективами, но фантасты по-прежнему извлекают эффекты из заведомо неправдоподобного допущения: «сумасшедший» изобретатель производит парадоксальные опыты на свои скромные средства, на свой страх и риск, в каком-нибудь заброшенном сарае, на чердаке или в затхлом погребе. Действуя по наитию, как средневековый алхимик, один или вдвоем с помощником, он достигает изумительных результатов - вторгается в неведомое и вырывает у природы ее сокровенные тайны, нарушающие мировое равновесие.

В рассказе Робина Скотта «Короткое замыкание» агрегат, сконструированный наобум из бросовых деталей простецким парнем, замыкается ни больше ни меньше как со всей Вселенной, черпая энергию в ином пространстве и времени. Происходит короткое замыкание вдоль восточного побережья Северной Америки. Неожиданно возникает, воплощаясь в металле и пластике, искусственный интеллект - одухотворенное Нечто, готовое мгновенно выполнить любые три желания. Стоит ли говорить, что изобретатель и его дружок используют внезапно обретенное могущество далеко не лучшим образом, как, впрочем, и герои «Обновителя» Джона Рэкхема, которым удается расшифровать найденный в рукописях деда таинственный рецепт омолаживающего состава и успешно испытать его свойства на молодой женщине.

В этих рассказах, изобилующих фарсовыми ситуациями, проблема моральной ответственности ученого решается в откровенно юмористическом плане, на уровне юмористики Джерома К. Джерома или Уильяма Джекобса. Другие писатели, вроде Роальда Даля и Дональда Уондри - оба они англичане, - развивают богатейшие традиции английской литературной сказки (Кэролл, Барри, Милн, Толкиен, Дэнсани и другие) с ее явно парадоксальным видением мира.

Нарушение экологического баланса, порча окружающей среды, разрыв человека с природой могут вызвать необратимый процесс, если люди вовремя не опомнятся. Все это вселяет тревогу, получает прихотливое преломление в философско-аллегорических образах. Изобретатель «Звуковой машины» в рассказе Р. Даля с ужасом убеждается, что срезаемые растения испытывают физическую боль, издают вопли и стоны. В «Странной жатве» Д. Уондри таинственный аппарат некоего Джонса улавливает и концентрирует универсальные излучения, оживляющие растительный мир. Фруктовые деревья, злаки и овощи, наделенные подвижностью и зачатками разума, ускользают от фермеров, переходят затем в наступление, поднимают бунт…

Так в современной фантастике возрождается поэтика волшебной сказки. Возрождаются в наукообразном обличье и вечные фольклорные сюжеты: живая вода, источник забвения, эликсир долголетия и молодости, магические силы, дающие власть над природой, палочка-выручалочка, скатерть-самобранка, животные и растения, обладающие чудесными свойствами, и т. д. В этом ответвлении изобретательская фантастика смыкается с fantasy, фантастикой ненаучной, не требующей от автора правдоподобных научных обоснований. Но и рассказы с научными обоснованиями нередко воспринимаются читателями как «научные сказки».

Любопытно мотивируется в «Практичном изобретении» Леонарда Ташнета материализация оптической иллюзии, создаваемая «овеществленной» голограммой. Однако мирное изобретение может превратиться в опасное оружие. Изобретатели, предвидя нежелательные последствия, удерживаются от соблазна взять на него патент. Л. Ташнет - доктор философии, он относится к группе американских ученых, время от времени выступающих с научно-фантастическими произведениями. Тема моральной ответственности - едва ли не главная в его литературном творчестве. Близок ему по духу Джон Робинсон Пирс, известный специалист в области электроники и теории связи, член Национальной Академии наук США, увлекшийся фантастикой еще в 30-е годы, когда подобные «забавы» ученого могли губительно отразиться на его репутации. Поэтому большую часть своих рассказов Пирс подписывал псевдонимом Дж. Дж. Куплинг. Но рассказ «Инвариантный», трактующий извечную тему бессмертия - один из немногих, подписанных его настоящей фамилией. Проблема и здесь переводится в этический план. Ученый, научившийся задерживать метаболизм клеток, становится в сущности бессмертным, но при этом теряет способность воспринимать новые впечатления. Возникают вопросы: нужно ли стремиться к продлению жизни любой ценой и можно ли считать гуманными какие бы то ни было эксперименты, способные подавить психику?

Приходит в ужас от возможных последствий своего изобретения и завещает его уничтожить профессор Фэйрбенк, герой рассказа американского фантаста Рэя Рассела (не смешивать с ветераном английской фантастики Эриком Фрэнком Расселом!), придумавший еще один вариант машины времени, казалось бы, давно уже исчерпавшей скрытые в ней сюжетные возможности. Но и в данном случае дело не в самом изобретении, которое мотивируется более или менее стандартно, а в моральных критериях, вытекающих из замысла. Самоубийство ученого, пренебрегшего нравственными нормами, психологически вполне оправдано («Ошибка профессора Фэйрбенка»).

В отличие от Р. Рассела, польский писатель Януш А. Зайдель, чьи произведения у нас хорошо известны, ограничивается логической экстраполяцией, с помощью все той же машины времени остроумно решая традиционную фаустовскую тему продления жизни. Неизлечимо больного человека отправляют в будущее, медики его исцеляют, а затем из-за трудностей адаптации он возвращается в свое время.

Наибольшего успеха фантасты достигают в тех случаях, когда техническая гипотеза не только не отделяется от нравственно-психологической коллизии, но и способствует раскрытию характеров. Удается это, как правило, лишь немногим ярко одаренным авторам. К таким принадлежит, без сомнения, англо-ирландский писатель Боб (Роберт) Шоу, получивший известность после публикации в 1966 году великолепной новеллы «Свет былого». Критики считают главным достоинством Шоу выдвинутую им идею «медленного стекла», утверждая, что это чуть ли не единственная за последние годы действительно оригинальная фантастическая гипотеза. Но ведь идея сама по себе, в отвлечении от замысла, как бы она ни была эффектна, не произвела бы особого впечатления, если бы так плотно не врастала в художественную ткань и не способствовала раскрытию внутреннего мира героя. Проникновенный лиризм, тончайшие психологические нюансы делают «Свет былого» примечательным явлением современной западной фантастики.

Один из ее корифеев американец Курт Воннегут, автор переведенных у нас романов «Утопия 14» (в оригинале «Пианола»), «Бойня номер пять», «Колыбель для кошки», по праву считается крупнейшим сатириком, продолжателем в социальной фантастике линии Свифта-Уэллса-Чапека. В любом из его произведений обнажаются кричащие противоречия, неустроенность и абсурдность холодного мира денежных отношений, лишающих человека человеческой сущности. В рассказе «Как быть с Эйфи?» ловкий делец, не считаясь с пагубными последствиями, готов в погоне за прибылью запустить в массовое производство аппарат, вызывающий эйфорию. Как всегда у Воннегута, художественное воздействие достигается средствами гротеска, доведенного до «черного юмора».

Айзек Азимов более оптимистичен и вместе с тем более традиционен. Его знаменитые рассказы о роботах, так же как и единодушно принятые писателями-фантастами замечательно сформулированные «Три закона роботехники», - это смелое задание науке и технике на стадии современного мышления. Самый ранний из рассказов о роботах - «Странный товарищ по играм» (в русском переводе «Робби») появился в 1940 году, когда Азимову было двадцать лет. Этот цикл непрерывно пополняется, включая рассказы о создании и подвигах первых роботов, а затем романы «Стальные пещеры» и «Обнаженное солнце», которые наряду с новыми рассказами раскрывают особенности «второго этапа» развития роботов. Здесь постоянными героями становятся детектив Элидж Бейли и его друг - совершенный биологический робот - Р. Дэниил Оливо, обладающий безукоризненной логикой, которая демонстрируется, в частности, и в рассказе «Зеркальное отражение», где дилемма, возникающая из-за неспособности робота лгать и невозможности для него причинить вред человеку, получает интересное решение, основанное на знании человеческой психологии.

Три закона роботехники настолько прочно утвердились в научно-фантастической литературе, что, по шутливому замечанию одного из фантастов, Азимов сначала изобрел эти законы, а потом использовал всю силу своего воображения, придумывая способы, как бы их обойти. Этим занимается и французский фантаст Клод Шейнисс, посвятивший Азимову свой рассказ «Конфликт между законами». Любопытно, что примерно такая же психологическая коллизия была рассмотрена и самим Азимовым в статье «Совершенная машина»: «Должен ли робот препятствовать хирургической операции, поскольку разрез наносит ущерб организму пациента?» К. Шейнисе предлагает юмористический выход из создавшегося положения.

Более привычные художественные решения мы находим в рассказах, где традиционный приключенческий сюжет подчинен логическому обоснованию конкретной технической гипотезы.

Фантастический аппарат - левитатор, взаимодействующий с гравитационным полем Земли, поначалу испытывается изобретателем-инвалидом в трудных условиях восхождения на Эверест в предвидении блистательной перспективы «изменить судьбу многих миров». Ибо, как утверждает изобретатель, его левитатор должен возвратить человечеству «свободу, утраченную давным-давно, когда первые амфибии покинули свою невесомую подводную родину». Так в романтическом ключе решает поставленную проблему известный английский фантаст Артур Кларк в прекрасно написанном рассказе «Безжалостное небо».

По сути, к такому же традиционному художественноиллюстративному методу прибегает болгарский писатель Цончо Родев. В его «Рукописи Клитарха» изобретение, предполагающее перестройку человеческого организма для приспособления к водной среде, убедительно мотивируется, вписываясь в подвижные рамки полуюмористического, полудетективного сюжета.

Итак, в этом кратком очерке мы проследили развитие изобретательской темы в мировой научной фантастике и на произведениях, включенных в сборник «Практичное изобретение», попытались показать, насколько многогранно зарубежные фантасты воплощают сегодня фантастические идеи и гипотезы.

Е. Брандис, В. Кан

Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, всё это всегда будет ниже действительных возможностей человека. Придёт время, когда наука опередит фантазию.

Жюль Верн

Жюль Верн считается не только одним из основателей научной фантастики, но и писателем, который, как никто другой, умел предугадывать будущее. Немного найдётся авторов, которые сделали бы столько для популяризации науки и прогресса, сколько великий француз. Сегодня, в XXI веке, мы можем судить, насколько часто он оказывался прав - или не прав.

Из пушки на Луну

Верн отправил на Луну трёх путешественников - столько же входило в команду каждого из «Аполлонов». Снаряд «Колумбиады» был алюминиевым - и именно сплавы алюминия использовались при создании посадочного модуля «Аполлонов».

Молодой Жюль Верн

Одно из самых смелых пророчеств Верна - космические путешествия. Конечно, француз не был первым автором, отправившим своих героев к небесным сферам. Но до него литературные астронавты летали только чудесным образом. Например, в середине XVII века английский священник Фрэнсис Годвин написал утопию «Человек на Луне», герой которой отправился к спутнику с помощью фантастических птиц. Разве что Сирано де Бержерак летал к Луне не только верхом на чёрте, но и с помощью примитивного аналога ракеты. Однако о научном обосновании космического полёта писатели не задумывались вплоть до XIX века.

Первым, кто всерьёз взялся отправить человека в космос без помощи «чертовщины», стал как раз Жюль Верн - он полагался, естественно, на силу человеческого разума. Однако в шестидесятых годах позапрошлого века об освоении космоса люди могли только мечтать, и наука всерьёз этим вопросом ещё не занималась. Французскому литератору приходилось фантазировать исключительно на свой страх и риск. Верн решил, что лучшим способом отправить человека в космос станет гигантская пушка, снаряд которой послужит пассажирским модулем.

Именно со снарядом связана одна из главных проблем проекта «лунной пушки». Сам Верн прекрасно понимал, что астронавтов в момент выстрела ожидают серьёзные перегрузки. Это видно по тому, что герои романа «С Земли на Луну» пытались обезопасить себя с помощью мягкой обшивки стен и матрацев. Излишне говорить, что всё это в реальности не спасло бы человека, решившегося повторить подвиг членов «Пушечного клуба».

Впрочем, даже если бы путешественникам удалось обеспечить безопасность, остались бы ещё две практически неразрешимые проблемы. Во-первых, пушка, способная запустить снаряд такой массы в космос, должна быть просто фантастической длины. Во-вторых, даже в наши дни невозможно обеспечить пушечному снаряду стартовую скорость, позволяющую преодолеть притяжение Земли. Наконец, писатель не учитывал сопротивление воздуха - хотя на фоне прочих проблем с идеей космической пушки это уже кажется мелочью.

В то же время невозможно переоценить влияние, оказанное романами Верна на зарождение и развитие космонавтики. Французский писатель предсказал не только путешествие к Луне, но и некоторые его детали - например, размеры «пассажирского модуля», количество членов экипажа и примерную стоимость проекта. Верн стал одним из главных вдохновителей космической эры. Константин Циолковский говорил о нём:

Стремление к космическим путешествиям заложено во мне известным фантазёром Ж. Верном. Он пробудил работу мозга в этом направлении.

По иронии судьбы именно Циолковский в начале XX века окончательно обосновал несовместимость задумки Верна с пилотируемой космонавтикой.

Экипаж МКС доставил на орбиту рукописи Жюля Верна

Фантастику в жизнь: Космическая пушка

Почти через сто лет после выхода «Человека на Луне» проект космической пушки обрёл новую жизнь. В 1961 году министерства обороны США и Канады запустили совместный проект HARP. Его целью было создать пушки, позволяющие выводить на низкую орбиту научные и военные спутники. Предполагалось, что «суперпушка» позволит существенно сократить затраты на запуск спутников - всего до нескольких сотен долларов за килограмм полезного веса.

К 1967 году команда во главе со специалистом по баллистическому оружию Джеральдом Буллом создала десяток опытных образцов космической пушки и научилась запускать снаряды на высоту в 180 километров - это притом, что в США космическим считается полёт за пределы 100 километров. Однако политические разногласия между США и Канадой привели к закрытию проекта. Ныне пушка HARP заброшена и порастает ржавчиной.

Эта неудача не поставила крест на идее космической пушки. До конца XX века было предпринято ещё несколько попыток создать её. Но до сих пор никому не удалось вывести пушечный снаряд на орбиту Земли.

Подводная лодка

На самом деле Жюль Верн чаще всего предвосхищал не появление новых технологий, а направление развития уже существующих. Наиболее наглядно это можно показать на примере знаменитого «Наутилуса».

Первые проекты и даже рабочие прототипы подводных судов появились задолго до рождения самого Верна. Более того, к моменту, когда он приступил к работе над «20 000 лье под водой», во Франции уже спускали на воду первую механическую подводную лодку, которую окрестили «Ныряльщиком», - и Верн собирал о ней сведения, прежде чем занялся романом.

Но что представлял собой «Ныряльщик»? На борту судна с трудом помещалась команда из 12 человек, оно могло погружаться не более чем на 10 метров и развивать под водой скорость лишь в 4 узла.

На этом фоне характеристики и возможности «Наутилуса» выглядели совершенно невероятными. Комфортабельная, как океанский лайнер, и прекрасно приспособленная для длительных экспедиций подлодка с глубиной погружения, которая исчислялась километрами, и предельной скоростью в 50 узлов.

Фантастика! Причём до сих пор. Как это не раз случалось с Верном, он переоценил возможности не только современных ему, но и будущих технологий. Даже атомные субмарины XXI века не способны соперничать в скорости с «Наутилусом» и повторять те манёвры, которые он проделывал играючи.

Не могут они и обходиться без дозаправки и пополнения запасов столько времени, сколько мог «Наутилус». И, разумеется, с нынешними подлодками ни за что не управится один человек - а Немо продолжал плавать на «Наутилусе» и после того, как потерял всю команду. С другой стороны, на судне отсутствовала система регенерации воздуха, для пополнения его запаса капитану Немо требовалось раз в пять дней подниматься на поверхность.

Несмотря на всё это, нельзя не признать, что общие тенденции развития подводных кораблей Верн предугадал с поразительной точностью. Способность субмарин совершать длительные автономные путешествия, масштабные сражения между ними, исследования с их помощью морских глубин и даже поход подо льдами к полюсу (Северному, конечно, а не Южному - здесь Верн ошибся) - всё это стало реальностью. Правда, лишь во второй половине XX века с появлением технологий, о которых Верн даже не мечтал, - в частности, атомной энергетики. Первую в мире атомную подводную лодку символично окрестили «Наутилусом».

В 2006 году компания Exomos создала действующую подводную лодку, максимально приближённую к литературному «Наутилусу», - по крайней мере в том, что касается внешнего вида. Судно используется для развлечения туристов, посещающих Дубай.

Фантастику в жизнь: Плавучий город

В романе «Плавучий остров» французский романист сделал предсказание, которое пока что не сбылось, но уже очень скоро может воплотиться в жизнь. Действие этой книги разворачивалось на искусственном острове, на котором самые богатые люди Земли попытались создать для себя рукотворный рай.

Эту идею в наши дни готова воплотить организация Seasteading Institute. Она намерена к 2014 году создать даже не одно, а несколько плавучих городов-государств. Они будут обладать суверенитетом и жить по собственным либеральным законам, что должно сделать их крайне привлекательными для бизнеса. Одним из спонсоров проекта выступает основатель платёжной системы PayPal Питер Тиль, известный либертарианскими взглядами.

Летательные аппараты

Чтобы рассказать о покорении воздушной стихии, Верн придумал Робура-завоевателя. Этот непризнанный гений чем-то напоминает Немо, но лишён романтики и благородства. Сначала Робур создал воздушное судно «Альбатрос», которое поднималось в воздух с помощью пропеллеров. Хотя внешне «Альбатрос» походил скорее на обычный корабль, его с полным основанием можно считать «дедушкой» вертолётов.

А в романе «Властелин мира» Робур разработал и вовсе невероятное транспортное средство. Его «Грозный» был машиной-универсалом: с одинаковой лёгкостью перемещался по воздуху, земле, воде и даже под водой - и при этом мог двигаться со скоростью порядка 200 миль в час (в наши дни это звучит забавно, но Верн считал, что такой болид станет невидимым для человеческого глаза). Эта универсальная машина так и осталась выдумкой писателя. Наука отстаёт от Верна? Дело не только в этом. Такая машина-универсал просто непрактична и невыгодна.

Попытки создать гибрид летательного аппарата и подводной лодки предпринимались. Причём, как ни странно, удачные. В 1930-х советские конструкторы пытались «научить» гидросамолёт подводному плаванию, но проект не был доведён до конца. А вот в США в 1968 году на нью-йоркской промышленной выставке продемонстрировали прототип летающей субмарины Aeroship. Применения на практике эта техническая диковинка так и не нашла.

Гитлер и оружие массового уничтожения

Жюль Верн ушёл из жизни в 1905 году и не увидел ужаса мировых войн. Но он, как и многие его современники, ощущал приближение эпохи масштабных конфликтов и появление новых разрушительных видов оружия. И, конечно, французский фантаст пытался предугадать, какими они окажутся.

Серьёзное внимание теме войны и оружия Верн уделил в романе «Пятьсот миллионов бегумы». Главным злодеем книги он сделал немецкого профессора Шульце - одержимого националиста с жаждой мирового господства. Шульце изобрёл гигантскую пушку, способную поражать цель на расстоянии многих километров, и разработал для неё снаряды с ядовитым газом. Таким образом, Верн предвосхитил появление химического оружия. А в романе «Флаг родины» француз и вовсе изобразил суперснаряд «фульгуратор Рок», способный уничтожить любое строение в радиусе тысяч квадратных метров, - аналогия с ядерной бомбой буквально напрашивается.

При этом Верн предпочитал смотреть в будущее с оптимизмом. Опасные изобретения в его книгах губили, как правило, собственных создателей - как погиб от замораживающей бомбы коварный Шульце. В реальности, увы, от оружия массового поражения страдал кто угодно, только не его создатели.

Созданный профессором Шульце газ мог моментально замораживать всё живое. Но предшественника Гитлера подвела ненадёжность его изобретений.

Облик XX века

На заре своей карьеры, в 1863 году, тогда ещё малоизвестный Жюль Верн написал роман «Париж в ХХ веке», в котором пытался предугадать, как будет выглядеть мир спустя столетие. К сожалению, едва ли не самая пророческая работа Верна не только не получила признания при жизни писателя, но и увидела свет лишь на исходе того самого XX века.

Первый читатель «Парижа в XX веке» - будущий издатель «Необыкновенных путешествий» - Пьер-Жюль Этцель забраковал рукопись. Отчасти по причине чисто литературных недостатков - писатель был ещё неопытен, - а отчасти потому, что Этцель посчитал прогнозы Верна слишком невероятными и пессимистичными. Редактор был уверен, что читатели сочтут книгу совершенно неправдоподобной. Роман впервые увидел свет лишь в 1994 году, когда читатели уже могли по достоинству оценить прозорливость фантаста.

В Париже «завтрашнего дня» высились небоскрёбы, люди путешествовали на сверхскоростных электропоездах, а преступников казнили при помощи электрического разряда. Банки пользовались вычислительными машинами, которые мгновенно выполняли сложнейшие арифметические операции. Конечно, описывая XX век, писатель основывался на достижениях своих современников. Например, всю планету опутывает глобальная информационная сеть, но в основе её лежит обычный телеграф.

Но даже без войн мир XX века выглядит довольно мрачным. Мы привыкли считать, что Верн вдохновлялся научно-техническим прогрессом и воспевал его. А «Париж в XX веке» демонстрирует нам общество, где высокие технологии сочетаются с жалкой жизнью. Людей заботят лишь прогресс и нажива. Отправлена на свалку истории культура, позабыты музыка, литература и живопись. Здесь, к счастью, Верн сильно сгущал краски.

Кроме всего прочего, «Париж в XX веке» предвосхитил «теорию сдерживания», разработанную американским дипломатом Джорджем Кеннаном лишь в 1940-х. Верн предполагал, что с появлением у нескольких стран оружия, способного уничтожить всю планету, войны сойдут на нет. Как мы знаем, тут фантаст поторопился: локальных вооружённых конфликтов хватает и сегодня.

* * *

На счету Жюля Верна ещё много предсказаний. Как сбывшихся (вроде электрических пуль из «20 000 лье под водой» и видеосвязи в «Дне американского журналиста в 2889 году»), так и не воплощённых в жизнь (описанная в «Робуре-завоевателе» зарядка от атмосферного электричества). Писатель никогда не полагался исключительно на свою фантазию - он внимательно следил за передовыми достижениями науки и регулярно советовался с учёными. Такой подход вкупе с собственной прозорливостью и талантом позволил ему сделать столько невероятных и зачастую метких прогнозов.

Конечно, многие из его предсказаний теперь кажутся наивными. Но мало какому пророку в истории удавалось так точно предугадать, как будет развиваться техническая мысль и прогресс.

Современники Верна

Альбер Робида: Художник-провидец

Если бы француза конца XIX - начала XX века спросили, кто убедительнее всего описывает будущее, то в одном ряду с именем «Жюль Верн» прозвучало бы имя «Альбер Робида». Этот писатель и художник тоже делал потрясающие догадки о технологиях будущего, ему приписывали почти сверхъестественный дар предвидения.

Робида предрекал, что ни один дом будущего не обойдётся без «телефоноскопа», который будет 24 часа в сутки транслировать самые свежие новости. Он описывал устройства, в которых угадываются прообразы современных коммуникаторов. Наряду с Верном Робида одним из первых заговорил о химическом оружии и сверхмощных бомбах, которые, несмотря на малые размеры, будут обладать невероятной разрушительной мощью. На своих рисунках и в книгах Робида часто изображал летающие машины, которые придут на смену наземному транспорту. Это предсказание не сбылось - пока что. Будем надеяться, со временем и оно воплотится в жизнь.

Томас Эдисон: Слово учёного

Не только писатели-фантасты пытались предугадать, в каком направлении будет развиваться научная мысль. В 1911 году выдающегося изобретателя Томаса Эдисона, современника Верна, попросили рассказать, каким он видит мир спустя сто лет.

Конечно, самый точный прогноз он дал в том, что касалось его области. Пар, по его словам, доживал последние дни, и в будущем вся техника, в частности скоростные поезда, будет работать исключительно на электричестве. А основным средством передвижения станут «гигантские летательные машины, способные перемещаться со скоростью двести миль в час».

Эдисон полагал, что в XXI веке все дома и их внутреннее убранство будут создаваться из стали, которой затем будет придаваться сходство с теми или иными материалами. Книги, по словам изобретателя, будут изготавливаться из сверхлёгкого никеля. Так что в одном томике толщиной в пару-тройку сантиметров и весом в несколько сотен граммов уместится более сорока тысяч страниц - к примеру, вся Encyclopedia Britannica.

Наконец, Эдисон пророчил изобретение… философского камня. Он считал, что человечество научится с лёгкостью превращать железо в золото, которое станет настолько дёшево, что мы сможем делать из него даже такси и океанские лайнеры.

Увы, фантазия даже таких выдающихся людей, как Эдисон, сильно ограничена рамками современного им мира. Даже прогнозы фантастов, писавших всего пятнадцать-двадцать лет назад, уже сегодня сложно воспринимать без снисходительной улыбки. На этом фоне прозорливость Эдисона выглядит впечатляющей.